Рогожин, Н. Н. Литератор : документальные романы / Николай Рогожин. – Онега (Архангельская область) : Онежское книжное издательство, 2016. – 456, [3] с. : портр.

непослушных, по-большевистски, по-ленински, - напрямки. В тот же вечер я за это поплатился. Стоял конец сентября или начало октября, и было ещё тепло, много грязи, и когда я возвращался домой после второй смены, меня неожиданно остановили. Кто-то из ребят потащил меня в темную подворотню нового, недавно отстроенного здания КБО (дом бытовых услуг). Успел я заметить в темноте Оплеснина и рядом с ним Ракитина - друзья вновь сошлись для мести мне. Вокруг было еще с десяток ребят. Они меня начали толкать, всё сильнее и больше, я как мог, изворачивался, пытался убежать, но меня теснили, держали в кольце. Потом поставили подножку, я едва удержался и уже взбешенный, решил во что было ни стало прорваться сквозь окружение или кричать, чтоб услышали, чтобы спастись, как вдруг почувствовал сильный удар кулаком в глаз, в правый. Я действительно увидел искры и успел подумать, что правильно пишут об этом в книгах, но потом наступил мрак, а затем - ослепительный свет; когда я уже инстинктивно поднимался. Оказывается, мне светили в лицо фонариком: "Красивый фингальчик!" - удовлетворенно кто-то сказал, и тут же все стали расходиться. Какая-то дикость тех времен - ведь я мог спокойно остаться без глаза, если бы били сильнее или я упал бы головой на камень и пропал бы вовсе?! Но я не испытывал ни горечи сильной, ни сожаления, - я быстро шёл к дому, размазывая по щеке слёзы и грязь и, наоборот, гордился, что пострадал за правое дело, "стоял насмерть", не испугался, а верил, что буду теперь сильнее и крепче, в борьбе за коммунизм, закалённый в боях, несгибаемый пионер... Дома привыкли к моим поздним приходам, и никто ничего не заметил; я как мог, отмылся, а утром сказал, что упал, потому что синяк под глазом получился "красивым". Потом мне сказали, что били кулаком, зажатым в обычный металлический шарик, из подшипника, величиной со сливу. Только теперь, через многие года, сказались мои коммунистические увлечения - правый глаз стал плохо видеть, по нему ударяли еще не раз: и в студентах, - рапирой в сценическом фехтовании; и ладонью, разлапистой, с замаха, в Питере, на стоянке ледокола... История с моим избиением продолжилась на следующий день, в школе. Я никак не ожидал, но за меня вступились Ларионов и Каракчиев. Они смело, без оглядки, на глазах у всего класса, отлупили Ракитина, надавали тумаков Оплеснину. Разнимать драку прибежал Иван Иванович, стал строго спрашивать, - за что? и почему? Но все стойко молчали, сохраняли какой-то незыблемый принцип никого из взрослых в свои проблемы не впутывать, - "разберемся, мол, сами". Происшествия вскоре забылись, потому что все получили по заслугам, и меня никто больше не трогал. Но синяк держался ещё долго, недели с три и это как-то незаметно, но повлияло на мое поведение. Я неосознанно стал более терпимым, не задирался. Преподанный мне урок, хоть и в уродливой форме, подействовал. Волчьи законы зоны действовали и на воле, и среди детей, - тоже. Таково было сознание, менталитет. Морозова по-прежнему в мою сторону не смотрела, будто бы даже не замечала. Хотя и с Ракитиным дружбу не вела. Я и не знал, кем же из 61