Рогожин, Н. Н. Литератор : документальные романы / Николай Рогожин. – Онега (Архангельская область) : Онежское книжное издательство, 2016. – 456, [3] с. : портр.

многочисленные родственники, глухо гак, шептали, - «еврейское...». Я тому значения не придавал, горе было слишком большим, непоправимым, невосполнимым и самое главное, - неожиданным. Ничего не предвещало беды, мать-то никогда и не болела чем-либо серьёзным. Просто ущемилась послеоперационная, от аппендицита, грыжа, её порезали, но не заметили бурно развившуюся пневмонию, не сумели справиться с быстро нарастающей дыхательной недостаточностью... Сгорела любимая и дорогая моя матушка вмиг... Тестин, широко разрекламированный, «великий блат», оказался «пшиком». Ничего стоящего нам из жилья не предложили. Комнатку, которую дали, была абсолютно неприемлема, - в трёхкомнатной квартире подселение, с психически ненормальным соседом, бывшим узником Освенцима... Мы отказались. А мне пришло время выпускать спектакль, по заочной учебе режиссёра, отступать уже было некуда. Я и так брал учебный отпуск, в связи с переездом и освоением на новом месте, - теперь двухгодичный цикл, после курса актерского мастерства, нужно было заканчивать. В городском Доме культуры Ломоносова я, появившись где-то с начала зимы, покрутившись, поварившись в том раздробленном разваленном коллективе, всё же сумел подобрать исполнителя для одноактной пьесы «Медведь», объединил её с другим водевилем и поставил спектакль «Два предложения», - удивительным, невообразимым образом преодолевая препятствия, одно за другим: то с перебивками репетиций, то с оформлением, то с выбиванием костюмов. Наведывался даже в костюмерную профессионального театра, вымаливал там какие-то обрезки. Из мебели для декораций пришлось использовать стол старинной работы из дома в Мартышкино, тесть самолично договаривался с транспортом. Помогало то, что всё-таки разнарядка для дирекции, по поддержке самодеятельного движения, существовала, и мне не препятствовали. На премьеру пригласили даже одного старичка, бывшего деятеля Мариинки, и мы слушали разбор нашей постановки сразу же, тут же, едва успев смыть грим... Сидели в зальчике, кабинете директора, а приглашённый, бывший балетмейстер, прыгал перед нами, делая «па» и сетовал на отсутствие мизансцен. Потом он обрушился на невыразительную и неумелую игру главной героини, и я ответил, что эта исполнительница моя жена, на что балетоман сконфузился, но потом заметил, что не нужно было её вводить в спектакль. Я, в одной из ролей, с партнёром другим ещё выглядели неплохо, имели хоть какую-то подготовку, навык, а вот Свете опыта явно не доставало, поучения мои она не воспринимала, пропускала мимо ушей и, конечно же, выглядела блекло, примитивно. Уже тогда я начинал догадываться, хоть и не формулировал это точно и ясно, что моя жена - обладала сознанием исключительной непогрешимости - и это мешало ей кое-какие вещи воспринимать и видеть - реально. Она рыдала в кабинете заведующей райздравом, той самой, будто бы блатной, мне тоже было не по себе от срыва задуманного оседания в Ленинграде, но и её упёртое колочение в бездушную бюрократическую стену начинало приедаться. А нужно было использовать более широкий разброс 406