Рогожин, Н. Н. Литератор : документальные романы / Николай Рогожин. – Онега (Архангельская область) : Онежское книжное издательство, 2016. – 456, [3] с. : портр.

порядком выдачи и приема. Но зато вволю можно было сидеть за столом рядом, сплошь заваленным газетами и журналами. Чтение «взрослых», будто бы книг, пухлых,без картинок, все-таки не так привлекало. Так, отец с братом обсуждали "Трех мушкетеров", а мне же осваивать толстенный том было не под силу, у меня еще были пока другие интересы. Друзья активно собирали спичечные этикетки, и я присоединился к тому промыслу. Коробок везде валялось много, и самых разных, и в неожидан­ ных местах, - мы отыскивали их, сдирали яркие наклейки, складывали любовно в стопочки. Потом, когда выяснилось, что этикетки продают пачками, по сто штук, по темам и вразнобой, интерес к ним пропал. Весною я почувствовал, что готов к "любовным" делам. Зимой в классе появилась новая ученица - Танечка Оплеснина. Она жила без отца, с матерью, были у ней брат и сестра, помладше, она за ними присматривала, держала себя серьезно и строго. Но в то же время подкупала простотой в общении, улыбчивостью, притягивала полувосточной мягкостью лица, шелковистой смуглостью кожи. Это я чувствовал, когда прикасался нечаянно к ее пальцам. Я приглашал ее несколько раз в кино и, поджидая возле клуба избранницу, "нервно" курил, подражая влюбленному мужчине из какого- нибудь фильма, применяя в качестве цигарки соломинку или свернутую в трубочку бумажку. Но Таня не приходила, - наверное, ей мешали заботы по дому. Только иногда, изредка, она беседовала со мной, в классе, или в коридоре, на переменах. Помещение с раздевалкой и печкой было средоточием драм, событий, трагедий. Как-то мы выскочили из класса, напуганные страшным душераздирающим криком и увидели кровь, брызжущую из пальцев - кто-то поранил руку ножницами. И раз мне стало неудобно и неуютно, когда я пришел утром, скинул по привычке пальто и ощутил, что нахожусь в одной только рубашке, - мать накануне постирала форменку, удобную и теплую, и без нее появляться на уроках не разрешалось... Но для меня как-то обошлось - не ругали. Знакомства и привязанности все более увлекали, я уже знал многих ребят в поселке. Жили братья - Муртазины, Костиковы, Кальве. Первых было четверо, вторых - трое, третьих - парочка. У одного из последних самое частое выражение на устах - "конюшня!", что обозначало "конечно". Он часто так выражался и при этом отчего-то зажмуривался... Репетиции продолжались, на них я старался бывать и вот, наконец-то, был допущен к сцене. Пел, правда, в общем хоре, но голосом звонким, одиноким. На два вопроса моих "кто идет?" и "кто поет?" мне отвечали: "мы идем... мы поем... - ок-тя-бря-та." И главным, ошеломляющим открытием для меня стало то, что мелодия слов потекла из моих уст без единой запинки - плавно, безостановочно. По-видимому, Луиза понимала в логопедии и потому привлекала меня к пению. Но на уроках я по-прежнему чувствовал скованность, - отвечал трудно. Было неприятно и плохо от своего заикания, но удивляло то, что я сам с собой я разговаривал - свободно. Значит, - догадывался, - что терзания моей речи - надуманные, в мозгу, но не мог я свои догадки выразить ясно и определенно... Понимал 16