Рогожин, Н. Н. Литератор : документальные романы / Николай Рогожин. – Онега (Архангельская область) : Онежское книжное издательство, 2016. – 456, [3] с. : портр.

волны, пенящиеся от турбин, и чайки, - кружатся, курлычат... Потом была пристань, Котласа, где пересаживались. На дощатой палубе дебаркадера - топот множества людей и я в толпе, - меня тащит куда-то мать, жара несносная, солнце печет... Частые кадры советских фильмов, особенно из предреволюционного прошлого - свист гудка и много-много бегущих ног, - на весь экран, по Горькому, или Гладкову. Ассоциация моего детства, яркий памятный эпизод, фетиш времени. Дороги по "железке" не помню, может я там, уставший, убаюканный темпо-ритмом стыков,часто и продолжительно, - спал. У дяди в Тихвине резал цыпляг, - мне потом про это иногда рассказывали. На обратном пути, уже в городе, столице республики, мне рвали зуб. Коридор поликлиники, полный кричащих детей, боль от "экзекуции", потом успокоение, сон и ночное видение, когда я неожиданно проснулся. Кто-то большой, длинный и белый, раскачивался передо мною и молчал. Мне страшно, я съеживаюсь, почти не дышу, чтоб меня не заметили, и снова проваливаюсь в сон. Наутро выясняется, что это в проеме русской печи висит для просушки женская ночная сорочка. В комнате уже говорят, звякает посуда, слышно негромкое радио... До школы я успел походить в детский сад. Всего два дня. В первый сбежал и ждал на крыльце до вечера мать. А на следующий день уже не убегал, и только потому, что объявили о концерте приехавших гастролеров, с показом кукол-марионеток. Меня поразил "морячок-стоячок" с акробатическими номерами, а после понравился обед из блинчиков, и компот. Дома готовили не так. На третий день я остался дома, отказавшись от детского сада навсегда, - говорили, что будут делать прививки... Радости моей не было конца, когда мать привезла из города новенькую школьную форму военного образца, - с ремнем, фуражкой, и где главными атрибутами были, конечно,ь кокарда и ремешок, - блестящий, затягивающийся за подбородок. Собирали как на службу. Купили еще и книжки - букварь, грамматику с арифметикой. Но самым интересным казался учебник истории для четвертого класса, купленный для брата. На обложке - Ленин с красноармейцами. Тот "букварь" я прочитал потом сам, от корки до корки, как только научился бегло узнавать буквы. Я уже приладился, и вставать с утра рано. Отец, собираясь на работу, делал себе "гоголь-моголь”, звенел ложечкой о стакан, а я в такт "скакал" из другой комнаты, словно на коне, подбивая себе ладошкой зад. Утром первого сентября, - хмурым, не солнечным, - меня одевали прямо на столе. Прилаживали новый воротничок, заправляли форменку за ремень. Повели. Брат, четвероклассник, - впереди, я - следом, за нами - мать. Вот и школа - приземистая, староватая, одноэтажная, из черных бревен, - сразу же за новеньким, ненавистным детским садом. Мы идем вдоль невысокого длинного забора, дети уже прыгают, кричат, приветствуя, - радуются. Нас усаживает перед фасадом фотограф - тех, кто поменьше, вниз; старшие - позади, а в серединке - две учительницы. Начинается новая, неведомая и страшно интересная жизнь, и я забываю, что заикаюсь и думаю, что впереди только это одно, волнующее будущее, - в радости познания. 12