Рогожин, Н. Н. Литератор : документальные романы / Николай Рогожин. – Онега (Архангельская область) : Онежское книжное издательство, 2016. – 456, [3] с. : портр.

только-только меня очищал - через страдания, душевные муки и сомнения - держал все-таки на литературном пути, жгучим своим пламенем крещения освещая мне тернистую дорогу... Но что же там было у Яхлакова? Его повесть называлась "Берёза на крыше". Лирическая, поэтическая даже вещь, о дружбе двух братьев, об их первой любви к одной единственной девушке, выросшей среди природы вместе с ними. Точного сюжета не помню, но чистый и ясный язык, бесхитростный строй мыслей привлекали. Оценки руководителей поражали своей необозначенностью, каким-то странным умолчанием, верчением "вокруг да около". Но вроде договорились до того, что повесть вполне может быть рекомендована в сборник. Но дальше... Никаких практических предложений, рекомендаций или тем более стремлений - высказано не было. Всё на общих фразах. Руководители словно затвердили про себя обет молчания, табу на подобные разговоры и обещания. Саша так и сказал мне, напрямки, отмечено у меня,- "не хотят пускать в свой клан, самим нечем будет кормиться". Может, такое суждение предвзятое. Но ни одно из произведений семинара, включая и другую секцию, я в публикациях не встречал. Книжка, сборник молодых, действительно появилась в конце(!) того же года, и там были уже публиковавшийся рассказ Архипова, две новеллы Ивачева, и рассказ Леонида Гуревича, будущего депутата Верховного Совета, который, кажется, примыкал к известной межрегиональной группе, где были Ельцин, другие из его окружения... Была еще зарисовка, не рассказ даже, - Виктора Кобиняки. С ним я познакомился аж через следующий семинар, в 90-м году. Понравился ещё в том сборнике ("Первопутье"), интересный рассказ Игоря Волка, "Про Климова" - честный, пронзительно жесткий, о самой животрепещущей теме тех лет - об очереди на жильё. Может, задело это меня, потому что сам ютился, - с семьёй, с подселением, с частичными удобствами... Последним разбирали Крупадёрова. У того был маленький рассказик, всего-то на трёх страничках, который назывался "Конюх". И вот его-то Крейн оценил очень высоко, предрек автору литературную стезю. Но Крупадёров стал политиком; более, ни одной литературной публикации, - я у него не встречал. Зато регулярно печатались из глубинки, из города Заполярного, где он тогда жил, его журналистские заметки, - на страницах областной печати,- то в "Полярной правде", то в "Советском Мурмане" (позже - "Мурманском вестнике"). На заключительном, пленарном заседании, вечером того же воскресенья, в той же, уже наполовину опустевшей аудитории, подводились итоги. Отметили, что мне показалось странным, - Высоцкую, Прокопенко, Рыбакова. Поэтические лавры достались Гулидову, Черкасскому, Колычеву. Говорили о многообещающих Николае Князеве, Юрии Сковородникове, Юрии Синицыне из Мончегорска. И вот уже все славословия сказаны, "точки поставлены" и дают слово патриарху,- как его называл Яхлаков,- "классику земли Мурмана", Виталию Семёновичу Маслову. И дальше - "эффект разорвавшейся бомбы". То, о чём говорилось в кулуарах, выплеснулось. 121