Рогожин, Н. Н. Кесарево сечение : [рассказы, повести, роман] / Николай Рогожин. - Онега, Архангельская область : Онежская типография, 2009. - 455, [2] с. : портр.

её. Целовал её холодные пальцы, молча, - да и нечего было сказать, я особо и не искал ничего, хотя бы по той простой причине ,что утешений этих не находил, не знал. Мы шли по городу без цели, без выяснений чего либо, без слов почти, и не заметили, как подступила ночь. Появилась ощутимая свежесть, которая стала быстро и заметно превращаться в морозец, - наверное, впервые за наступившую календарную, так запоздавшую, зиму, - похолодало. От озноба мы оба начинали дрожать, одеты были всё таки довольно легко. Лёлишне можно было и не появляться у родственников, той или другой бабушки, телефонов у них не было. Во всяком случае, никто отсутствия Лёлишны не заметил бы. Я решился предложить провести эту ночь вместе. В детском саду, где я работал, была как раз моя смена, и я должен был появиться там , на месте, не позже полуночи, у меня был ключ. Лёлишна согласилась, и через десять минут, после пустого вагона трамвая, мы оказались в уютном полутёмном коридорчике, пахнущим теплом, сдобой и ещё чем -т о приятным, из кухни - мне всегда оставляли что-нибудь поесть. Мы прошли сквозь маленький зал с фортепиано, - на нём я иногда пытался учиться играть, - и очутились в небольшом холле, с мягким, на половину площади ковром, с грудой игрушек в углу, стульчиками под детский рост, и с телефоном на столике. Сняли верхнюю одежду, я принёс из кухни бутерброды , стаканы тёплого, еще не остывшего какао, из высокой эмалированной кастрюли, с плиты. Лёлишна сидела и была похожей на маленькую девочку; округлые плотные, в колготках, коленки доставали ей до подбородка, он энергично у неё двигался, - она молча, сосредоточенно жевала сухой хлеб, с твёрдым сыром, смотрела в одну точку. Я предложил сесть рядом со мною, на кушетку, стульчик под Лёлишной всё таки был неудобен и жалобно скрипел. И меня опять невольно затрясло, также , как это было на скамейке, летом, после возвращения со сборов. Но я будто задеревенел, я боялся притронуться к Лёлишне, а она не подавала никакого повода, или знака, или слова, и хоть бы малейшего, хотя бы микродвижения... Так мы сидели и молчали, и кажется, почувствовали ,что эта первая наша ночь вместе окажется и последней. В напряженно-настороженной тишине сердце моё гулко стучало, голос внутри притаился и наружу не выходил, потому что, как и тогда ,на скамейке, я боялся ,что он задрожит, или прорвётся тоненькой жалобной ноткой. Мысли путались, неясно, беспорядочно бились в помутнённом, затуманенном мозгу... Что-то должно было произойти, не могло не сорваться, должен был быть миг, который бы разом кончил и разрешил все между нами преграды, раздоры, и произошло бы наше соединение, так нужное, так необходимое именно тогда, и потом уже навеки, навсегда... Ведь всё так близко было, осязаемо, так пугающе доступно, так чувствительно сладко, что 32