Рогожин, Н. Н. Это - жизнь : новая книга прозы / Николай Рогожин. – Онега : Онежская типография, 2010. - 202 с.

154 Павлов, Павлов... Где то я уже , частую эту фамилию, встречал, и не просто для себя так... Точно, был один такой, ординатор с акушерской кафедры института, где я учился. Неприятнейший тип. Ему, как гинекологу- врачу, были доступны все девочки клиники, работавшие на низших должностях, - санитарочки, медсестры, кастелянши. Он и пользовался их расположением, внатуру, а они , конечно, подгоняли своих подружек, залетевших... И был ещё труп, в первый год моей работы в провинции, неизвестно от какой болезни или осложнения, и его вскрывали, по распоряжении главврача, в присутствии понятых и милиции и производила секцию моя жена, отпуская по поводу несчастного ернические слова. Почему то было неприятно мне стоять рядом, но и в то же время я чувствовал, как волнуется, прячется за теми фразами моя новоявленная супруга, вскрывавшая, может, впервые, - самостоятельно... И вот теперь - этот механик, «второй-второй», как их числят на торгашах- сухогрузах, ответственный за краны и кондиционеры. Все мы втроём , являли неформальную группу, объединённую по одному лишь общему признаку - оказались сторонними из экипажа, пришедшие заново, появившиеся здесь с других судов. Павлов Сан Саныч - полная противоположность Лёве. Строил из себя интеллигента, много не пил, но был зануден, дотошен , привязчив. На стоянках тащил меня в город, одному не справиться, с элементарным английским. На судне всё время пытался меня снимать на цифровое фото, или чуть не заставлять слушать его, с шипением, примитивный приёмник. И всё таки я с ними водился. А куда было деваться ? Лёва служил поваром, подкидывал кое что из продуктов, приносил по утрам завтрак, двойной или даже больше, за что я его угощал кофе. Лева всегда просил ему наливать полчашки, и я думал, что это из за привычки качки, но скорее всего, так напиток был более крепок, и немного, конечно, подменял... Я знал одного, напрочь завязавшего, «вшитого», так он за день выпивал чайничек, заваренный полной пятидесятиграммовой пачкой, смаковал, наслаждался. Но постепенно, как и всё всегда в рейсе, собутыльники мои мне надоедали. Лева всё более раскрываемой своей дебильностью, полным отсутствием интересов. Даже вопросы секса, в разговорах, не допускал. Бывало, слова из него не вытянешь, всё такое же, ничего не обозначающее, глубокомысленное молчание. Павлов, наоборот, своей заумностью, и пустопорожними рассуждениями, общеизвестных истин, о политике или литературе, только раздражал. Все подобные собеседники неудобны тем, что не умеют слушать и слышать, но только говорят, говорят... У Левы было такое знакомое и близкое лицо, что я долго не мог вспомнить, где же с подобным ещё мог встретиться. И наконец, почти под самый конец рейса, я - вспомнил. Так выглядел поразивший меня как то субъект в городе, где я проживал. Он шёл по улице, я его видел из автобуса,- остановившийся, устремлённый в одну точку взгляд, шаркающая , из-за полупараличных, пораженных полиневритом ног, походка. Потом я его видел вторично, буквально получасом спустя, когда тот появился около дома, где я сидел на лавочке, в ожидании...