Этнокультурные процессы на Кольском Севере : сборник статей / Рос. акад. наук, Кол. науч. центр, Междунар. центр по развитию науки, культуры и образования в Баренц регионе ; [ред.: В. П. Петров, И. А. Разумова]. – Апатиты : КНЦ РАН, 2004.

но это их личное дело, а которые могут там остаться безо всяких проблем, значит им просто повезло" (Екатерина Ивановна, 60 л. Зап. О.С.Сапегиной). За единичными исключениями, все убеждены в том, что родственники должны если и не жить вместе, то "быть рядом" (физически, территориально): "Я считаю, что, в принципе, семья, разделенная несколькими тысячами километров, теряет в себе тот смысл, который первоначально вкладывался в понятие "семья". Конечно, современная техника позволяет поддерживать контакт между родными и на таких расстояниях, но она не в состоянии заменить того настоящего чувства семьи, которое появляется только при непосредственном постоянном общении. Выпустив одного человека из семьи, остальные уже никогда не смогут восстановить атмосферу семейного ужина на кухне, которая была при нем. Хотя и препятствовать отъезду зачастую становится невозможно, тогда не остается ничего другого, кроме отъезда сначала одного, а потом очень часто и остальных членов семьи" (Лариса Михайловна, 46 л. Зап. О.Ю.Харитоновой). Таким образом, в случае положительной миграционной установки преобладающими оказываются стратегия коллективного переезда и идея совместного преодоления страхов и трудностей: "А на что туда ехать-то? Не понимаю я, чем здесь плохо... Но если бы пришлось мужу моему уехать куда- либо, то я отправилась бы с ним. Вдвоем не страшно" (Мария Васильевна, 73 л. Зап. О.С.Сапегиной). Обращает на себя внимание мотив "родительской жертвы", характерный в целом для семейного текста. Он усугубляется различием миграционных установок поколений. Нам удалось записать рассказ женщины, дочь которой эмигрировала из Санкт-Петербурга в Эстонию. Несмотря на то, что территориально это достаточно близко, наличие государственной границы и традиционное восприятие Эстонии как "запада" (чужого пространства) являются для информанта психологически травмирующими обстоятельствами: "...Подумайте сами, каково мне. Вот взгляну на ее радужное лицо на фотографии, и сердце кровью обливается. Ужас какой - она не просто в другом городе, а в другой стране. Каждый день перезваниваемся, но это не то... Я на самом деле не сильно сопротивлялась ее переезду. У нас в России зарплату не платят, извините, бывает самим жрать нечего, а Оленьке рожать надо. Какие у нас дети?! Я сама всю жизнь, как лошадь ломовая. Работала, ну и заработала на коммуналку и до сих пор считаю каждую копейку. Пусть хоть дочь поживет нормально. Эстония - это уже Запад. Семья наша как была семьей, так и осталась, Новый Год вместе, они с мужем приезжают. Внучков жду - не дождусь. Они меня хотели туда забрать, да я не поехала. Люблю я Россию и ее вонючие коммуналки. А последнее время сон странный снится: как бы Оленька все бежит от меня, бежит, а у меня даже ноги не двигаются, и я со слезами смотрю, как она удаляется. Хотя ерунда все эти сны" (Надежда Ивановна, 45 л. Зап. Е.А.Царевой). Заметим, что образность сновидения соответствует ониромантической символике смерти. Утверждение: "Главное, чтобы им (уехавшим) было хорошо, а нам-то уж ладно..." - одно из характерных. Оно поддерживается аргументацией в пользу продолжения рода: молодежи, чтобы выжить и иметь детей, нужно иметь более благоприятные условия. Рассказы о том, как беременные женщины, прибегая к хитростям и преодолевая трудности, едут рожать за границу, представляют один 19