Разин, Е. Ф. И не только о Саласпилсе : документальное повествование / Ефим Разин. – Апатиты : Апатит-Медиа, 2004. – 129 с. : ил. – (Наша память : к годовщине Великой победы в борьбе с фашизмом).

Что ж, и такое бывало. Партизанские отряды то формировались, то распадались. Не сами по себе, а так получалось. Мне не раз приходилось слышать рассказы про тяжкую партизанскую долю. Евгений добрался до дому. Скрыто. В деревне вроде бы никто не мог предполагать, что вчерашний партизан скрывается от всех. Прятался в соседней комнате. Но сказались переживания, в частности и то, что, добираясь домой, днем отлеживался в грязной болотной воде. Я-то знаю, каковы они, эти псковские болота! По крайней мере по своему сударевскому житью. Но в деревне разве что сохранишь в тайне! Кому-то понадобилось сообщить фрицам, что скрывается партизан. И однажды к дому подкатила автомашина фашистов. Это было, как вспоминал Евгений, в конце июля или в начале августа. Схватили его. Так он познакомился с Новоржевской тюрьмой. Я уже не раз говорил о ней. Все бежавшие из Саласпилса прошли сначала через нее, да и сам знаю ее камеры. Прошел через все Евгений Михайлов, познал тюремные порядки. Были и допросы, побои. Сначала одиночная камера, а потом счастье - перевели в общую. Даром фашисты никого не кормили, даже заключенных. И тех они стремились использовать на пользу своего "фатерлянда". Стали гонять арестантов из Новоржевской тюрьмы на лесоповал. Утром - на работу, вечером - в камеру. А потом самое обычное, то же, что с другими ребятами, что и с нами: утром вызывали из камеры с вещами. На этот раз, конечно, не на работу, а на отправку. Может, тогда же, что и нас? Я не помню никого из тогдашних своих попутчиков, держался за своих родных. Так же, как и новоржевские парни тоже держались друг друга, кто помнил кого по довоенной поре, по школьным годам, кого знал по соседним деревням. Так арестанты оказались в том же Моглино, в том самом пересыльном концлагере, где немцы копили уже большие партии заключенных, собираемых со всего северо-запада. На строгой изоляции. Работы практически никакой. Редко кому улыбалось счастье выйти пусть и с охраной за территорию лагеря. Но... "Помню случай, - упоминает в своем письме Михайлов, - нас из барака выстраивают всех, возле нас установлен фашистский пулемет. Допросы... По нашим соображениям, да это мы узнали позже в бараке, кто-то бежал. Оказалось, что был сделан подкоп под лагерь, сколько-то ушло, а сколько, не знаю". Картины Моглина, запечатлевшиеся в памяти у Евгения Михайлова, совпадают с моими. "Не стоит вспоминать нары, а кто и на полу, потому что места не хватало. В чем одеты - это для нас служило и постельной принадлежностью, и подушкой. А сколько этих насекомых грызли наши тела и ползали по нашей одежде! Ужас! Конечно, не от хорошей жизни". А потом и для него наступил Саласпилс. Михайлов все держал в памяти - и те тяготы, что выпали каждому из нас, и побег. "Побег, который нам обошелся удачным, очень удачным". 120