Пожидаева, О. В. Античный эпос в творчестве Л. Н. Толстого : (к 100-летию со дня смерти писателя) / О. В. Пожидаева // VIII Масловские чтения / Мурм. гос. пед. ун-т, Мурм. орг. Союза писателей России, Мурм. гос. обл. универс. науч. б-ка [и др.]. - Мурманск, 2010. - Ч. 1.

ляющих сценах прощания Гектора, посланничества Приама... вся “Илиа да”... так естественна и близка нам, как будто мы сами жили и живем сре ди богов и героев», —замечает далее писатель [7, т. 15, с. 289]. Понятие ес тественной, «живой жизни», лишенной фальши даже в своей природной жестокости, привлекает героя-дворянина повести «Казаки» («Беглец»), ко торый бежит от цивилизации в свободный мир казаков, где нет разлада между убеждениями и поступками. Языческая непосредственность стра стей и чувств героев гомеровского эпоса, далекого от классического эпи ческого трафарета, могла в этом случае закономерно быть притягательной для писателя. «Живая жизнь», природный, естественный, эгоизм отличают и любимых героев Толстого в «Войне и мире». При этом стоит обратить внимание и на замечание писателя о «прелестном конце “Илиады”». Дума ется, имеется в виду поступок Ахилла, который умеет быть благородным, способным снисходительно отнестись к врагу, питать к нему гуманные чувства. Сначала упрямый и несговорчивый, жестоко мстящий за гибель своего друга Патрокла, он проповедует право сильного зверя, отказывает Гектору в его предсмертной мольбе, бессмысленно жестоко волочит труп убитого врага вокруг Трои в течение девяти дней. Потом, по просьбе При ама, Ахилл прекращает надругательство над трупом убитого им Гектора и с почтением возвращает его отцу. Приам у ног Ахилла, и Ахилл, держа Приама за руку, оба плачут о горестях человеческого существования. При ам, проявив уважение к храбрости Ахилла-воина, взывает к сыновним чув ствам героя, чем размягчает его сердце. За руку старца он взяв, от себя отклонил его тихо. Оба они вспоминая: Приам - знаменитого сына, Горестно плакал, у ног Ахиллесовых в прахе простертый; Царь Ахиллес, то отца вспоминая, то друга Патрокла, Плакал, и горестный стон их кругом раздавался по дому [1, с. 389]. Толстой также дорожит в романе «Война и мир» теми сценами, в ко торых герои руководствуются не разумом, а чувством. Показательна в этом случае сцена допроса пленного Пьера Безухова известным своей жес токостью французским маршалом Даву во время войны 1812 г. Закономер но Даву должен был расстрелять Пьера, но, встретившись с ним глазами, принимает другое решение - милует. «Даву поднял глаза и пристально по смотрел на Пьера. Несколько секунд они смотрели друг на друга, и этот взгляд спас Пьера. В этом взгляде, помимо всех условий войны и суда, ме жду этими двумя людьми установились человеческие отношения. Оба они в эту минуту смутно перечувствовали бесчисленное количество вещей и поняли, что они оба дети человечества, что они братья» [7, т. 7, с. 44]. Со поставляя подобные, на первый взгляд, сходные по настроению и идее сцены из произведений Гомера и Толстого, следует не забывать то, что представление о добре в античности отличается от христианского понима ния этой категории. Античное понимание добра, как и красоты, обязатель 84