Художники - участники экспедиций на Крайний Север = Artists-participants of the expedition to the Far North : из собрания Музея-Архива истории изучения и освоения Европейского Севера Кольского научного центра РАН / [сост., ст., коммент.: Пация Е. Я., Шабалина О. В.]. - Санкт-Петербург : ГАМАС, 2008.

Российские экспедиции на Севере / Чарнолуский В. В. Рис. 16 Переступив через убитую старуху, усталые путники обурдали еще теплое ея мясо и после напились чайку. 17/ІХ (надпись в левом верхнем углу: «Канин Нос. Тонкой») Fig. 16 After stepping over the murdered old woman the tired travellers had some of her raw meat still warm and had some tea afterwards. 17/ IX (written in the top left comer: "Kanin Nos. Tonkoi") Кстати, профессиональное предание любой экспедиции имеет в своих анналах подобные «Поиски „хейсе". Обычны и заканчиваются они именно таким возвращением: «... пробирались они дрожащими усталыми ногами, утомленные созерцанием...». Как-то коллеги-фольклористы в одной из экспедиций отправились пешком в далекую (километров за 20 пешком) деревню под названием «Вощеничево». Найдя там «фигу», на обратном пути они (измученные, как герои ри сунков Чарнолуского) догадались, что неправиль но поняли название - «Воще Ничево» (вообще ничего). То есть, ходить-то было не за чем! Финальный аккорд истории с «хейсе» (рис. 16) исполнен Чарнолуским в духе экспедицион ного «черного юмора», весьма популярного у всех полевиков, очевидно, во все времена. Какова реальная подоплека чаепития у трупа старухи, и есть ли она вообще - неизвестно. Точно лишь одно, что Чарнолуский иронизирует по поводу слухов о людоедстве среди северного населения. Действительно, еще в XIX веке по Крайнему Се веру (и в Европейской России, и в Сибири) про катывались время от времени волны страшного голода. Фиксировались иногда и случаи людоед ства, но гораздо больше возникало слухов. Поле вики не только находились под их влиянием, но и могли сами (в связи с экстремальными условиями северных экспедиций) стать их предметом. Чарнолуский использует в подписи глагол «обурдать», у жителей Мезени он означает: «есть мясо или рыбу сырьем» [Даль (Словарь)]. Вообще, по мере погружения в местную жизнь стилисти ка подписей меняется. В экспедиционный язык начинают попадать диалектные слова, стилизо ваться старинный стиль речи: «яко тать в нощи» (рис. 15). Во многом это обусловлено уникальной сохранностью языка русских жителей Канина Носа (в основном выходцев с Мезени): «Речь мест ных крестьян и городских мещан <...> пестрит не только областными, но часто и старинными словами, которых не услышишь в других мест ностях России» [Житков 1904: 83]. in folklore in one of expeditions went on foot to rather a distant (20 km on foot) village of the name of "Voschenichevo". Having found there a "fig", on their way back they (exhausted as the characters of Charnolusky's drawings) guessed, that they had mis understood the name - "Vosche Nichevo" (Nothing at all). That is, there was nothing to go for! The culmination of story with "heisse" (fig. 16) is performed by Charnolusky in the tradition of expedition "black humour", rather popular among all field-researchers obviously at all times. It is not known what was the real underlying reason of tea drinking at the corpse of an old woman and whether there was any reason. Only one thing is certain, that Charnolusky sneers at the hearsay about cannibalism among northern population. In fact, yet in the XIX-th century from time to time periods of terrible famine struck people in the far North (and in the European Russia, and in Siberia). There were registered some times cases of cannibalism as well which arose more hearsay. The field-researchers were not only getting under their influence but also could (in connection with extreme conditions of northern expeditions) become their subject. The Charnolusky uses in the caption the verb "oburdat", which in the language of inhabitants of Mezen means: "to eat raw meat or fish" [V.Dahl (Dic tionary)]. In fact, in the process of plunging in the local life the stylistics of captions vary. The expedition language starts to get dialect words, tends to follow an ancient, obsolete style of speech: "like a thief at night" (fig. 15). In many respects it results from the unique safety of language of Russian inhabitants of Kanin Nos (basically, natives of Mezen): "speech of local peasants and city petty bourgeois <...> is distinguished not only with regional, but frequently also ancient words which you will not hear in other regions of Russia" [Zhitkov 1904: 83]. !