Орешета, М. Г. Птички-вестницы / М. Орешета // Площадь Первоучителей : литературно-художественный и общественно-политический альманах / Мурм. орг. Союза писателей России. – Мурманск, 2006. – № 6.

его не было, того огонька! Сколько путников погибало, не доходя до цели считанные метры! Когда видишь цель, пропадает сила воли, организм расслабляется. Так полу чилось и у нас. Мои попутчики завалились на снег и ни гу-гу. Я их пинал ногами, бил ладонями по лицам, а они лежали и мило улыбались. Умаявшись, прилёг рядом. На минуту прилёг и сразу почувствовал такое блаженство: гудевшие от усталости ноги стали лёгкими, отошли плечи, руки теплом овеяло, в пушинку тело превратилось и — полетело, полетело. Оттуда, сверху, я вижу, что всех нас занесло снегом и мне радостно от этого. Улетаю, улетаю, и вдруг голос Володи Смирнова: Старик, мы должны проститься. Ты что, Миша? Я встрепенулся. Тяжесть вернулась в тело, стало холодно. С трудом выбрался из- под снега. Осмотрелся. Ребят полностью замела пурга. Не знаю, откуда силы взя лись. Я их бил и гнал к КПП с таким остервенением, что они, как автоматы, мне подчинялись. Добравшись до Новой Титовки, мы сутки проспали в квартире у мич мана Саши Мирового. Так Володя спас мне жизнь, и я выполнил его последнюю просьбу — мы прости лись. Вспоминая те дни, часто думаю: он бы остался жив, если бы всё сложилось и мы вместе поехали на Рыбачий? Наверное, да Смирнов любил Рыбачий и он его тоже. Когда встал вопрос о сооружении надгробия на могиле поэта, то мы с Виктором Косыевым поехали на перевал дороги, ведущей к Рыбачьему, и привезли именно оттуда два гранитных камня — на одном поэт любил отдыхать во время походов, второй служил ему столешницей. Я сам видел, как на нём он писал стихи. * ** Когда уходит из жизни близкий человек, всегда вспоминаются и подвергаются анализу последние дни его жизни. Вольно или невольно, но мы пытаемся находить свидетельства того, что умерший предчувствовал свою кончину. Мне, к примеру, всё время вспоминаются две последние поездки с Сашей Мила- новым. В последних числах апреля 2001 года, мы, вместе с Викданом Синицыным и Еленой Деревякиной, поехали в Терский район. Встречались там со школьниками, жителями деревень. Вселе Кашкаранцы такая встреча состоялась в местной библио теке, которая располагается в обычной поморской избе с печкой, поленницей дров в углу, ведром колодезной воды. Обычным для этой полуумершей деревни было появ ление в библиотеке на табуретке вдрызг пьяного местного весельчака по прозвищу «Философ». Пристроившись на скрипучий табурет, «светило философии» тут же поинтересо вался: - А вы знаете Володю Смирнова? Получив утвердительный ответ, он успокоился. Выжидательно послушал пару стихотворений Миланова вновь: - А вы знаете, что Володя Смирнов умер? -Знаем, —жестко ответил Саша. — Потому и ездим, чтобы люди его незабывали. - Забудут, всех забудут. Страна у нас такая, —резюмировал мужик и попытался закурить сигарету. - Старик, страна у нас кровью и нитками памяти воедино скреплена. Одну стяжку сделал Володя. Мы вот тоже, в меру своих возможностей, пытаемся залатать парус памяти, а пить водку, когда гибнет родная для тебя деревня — это извини... «Философ» приподнял с головы шапку. Почесал затылок, словно пытаясь выск рести оттуда толковую мысль, и, не найдя её, посадил головной убор на место. - Сам-то, — сказал обрывисто пьяный и, стиснув зубами папиросину, вышел из избы.