Орешета, М. Г. Гвоздики на скалах / М. Г. Орешета. – Мурманск : Мурманское книжное издательство, 1989. – 110, [1] с. : ил.

его воспоминания, делали пометки на своей карте. И все больше проникались уважением к этому человеку. Подкупали его просто­ та, искренность. Александр Игнатьевич говорил только о том, что знал или видел сам. Нас поразил его рассказ о судьбе Кады- ра Тощева. — ...Когда уже все было кончено и никого из моих товари ­ щей в живых не осталось, услышал я слабые стоны. Обрадов ал ­ с я — думаю: «Жив еще кто-то». Что ни говори, а одному худо среди фашистов. Осторожно пополз на стоны. Смотрю, а там, под скалой, сидит наш Кадыр Тощев. Руки и ноги у него перебиты, боль, надо думать, страшная, вот и стонет. Увидел он меня и го­ ворит: «Саша, я в плен не хочу! Избавь меня от мук, убей. Когда выберешься отсюда, напиши моей маме, что я бил эту нечесть сколько мог». А глаза — словно в самую душу смотрят, словно сверлят ме­ ня. После такой просьбы мне аж муторно стало. Всякое видел на войне, но такого вот еще не было. Я ему и говорю: «Терпи, Кадыр, не стони. Дождемся темноты, и я тебя потащу до берега. Руки-то у меня пока целы». Правда, после ранения ноги мои почти іне действовали, но ползти еще мог исправно. Вот мы т ак с ним сговорились, а тут егеря. Я под убитым фрицем спрятался. Кадыр сидит, терпит, не стонет. Подошли эти егеря. Вижу: шарят по карманам убитых, стреляют изредка. Меня не тронули, пронесло. Сначала они и мимо Кадыра прошли. У меня д аж е радость появилась, что все так благополучно. Но в это время офицер увидел на руке іКадыра часы. Мы все в отряде знали: их подарила ему мама. Егерь подошел к Тощеву, наклонился и стал срывать те часы. А руки-то перебиты, и боль, наверно, была нестерпимая. Кадыр не выдержал, застонал. Что тут началось — и говорить страшно, так и бьет по сердцу до сих пор! Егеря поначалу как бы испугались Кадыра. іВ сторону метну­ лись. Я думал: сейчас стрелять будут, а они вернулись и втроем стали бить прикладами Кадыра, да все норовят по голове! Хотел он было руками заслониться, да руки-то почти не действуют. А те бьют, и лица у них страшные, улыбаются, вижу. Так и забили до смерти. Простите... Александр Игнатьевич поднялся с дивана и быстро ушел в другую комнату. Несколько минут мы молча сидели одни. Бакин вошел с сига­ ретой в руке. Лицо его было спокойно, только в глазах застыла давняя боль. 21