Мосолов, С. В. Российская империя в XVIII веке : курс русской истории. – Москва : Издательские решения, 2017. – 541, [4] с. : ил.

лозунгов повстанцев, и, какой бы дерзостью она ему ни показалась, провозглашенный в данном случае пугачёв­ ский призыв, при всей парадоксальности и даже абсурд­ ности ситуации, совпадал с его собственными потаён­ ными намерениями. Недаром и в народном сознании, и в общественном мнении бытовали в своё время толки об особом интересе, даже некоторой симпатии Павла к закамуфлированной в образ Петра III фигуре само­ званца Пугачёва. Таким образом, Пугачёв, принявший имя Петра III, становился для Павла как бы призраком отца, и его незримо витавший над великим князем образ заставлял с новой силой ощутить трагизм и одиночество своего положения при дворе матери, подозреваемой в гибели отца и окружившей себя его убийцами. Павел не присутствовал на казни Пугачёва 10 (21) января 1775 года на Болотной площади, поскольку не мог переносить вида крови, а возможно, из-за тайного сострадания к этому безумцу, который имел дерзновение посягнуть на императрицу. Как справедливо подметил французский историк Моран, тень Петра III вставала над Павлом «подобно тому, как тень отца являлась Гамлету на галерее замка Эльсинора». В связи с этим, можно предположить, что уже в 1770-х годах в полной мере сложился «гамлетов­ ский» узел биографии Павла. На это сходство не раз обращали внимание историки екатерининского и павловского времени, отмечавшие поразительные порой совпадения обстоятельств жизни Павла с подроб­ ностями судьбы героя шекспировской трагедии. Напри­ мер, попытки Екатерины II выйти замуж за Григория Орлова — брата главного виновника смерти Петра III Алексея Орлова; отсюда ассоциации Петра III с убитым 385