Варзуга : [первое русское поселение на Кольском Севере : вторые Феодоритовские чтения] : материалы региональной научно-богословской историко-краеведческой конференции, с. Варзуга, Терский берег Белого моря, 7-8 августа 2009 года / [под ред. игумена Митрофана (Баданина)]. - Изд. 2-е, доп. - Мурманск : Издательство Мурманской и Мончегорской епархии ; Санкт-Петербург : Ладан, 2010 (печ. 2012).

Большакова Н. П. вильнет, и берег бежит, торопится, уходя назад. С такою скоростью шла бы, пожалуй, моторка, не с чем боле сравнить. А в ту пору, как не было моторов и знатья о них ни которого, в ту пору и сравнить не с чем было ровный и быстрый ход новогородских ушкуев вверх по извилистой капризной реке. Долгой змеею, след в след идут и не дрогнут на струе, не отстанут смоленые долгоносые лодьи». Тепло вспоминал Дмитрия Михайловича в своем прощальном слове в 2000 году его друг писатель Станислав Панкратов. Он говорил, что познакомился с ним на Терском берегу Белого моря, сорок лет назад, в знаменитой Варзуге, «около церкви, которая вошла затем во все альбомы и справочники русской деревянной архитек туры: немало часов провели около этого удивительного, одухотворенного сооруже ния...» В то время Панкратов работал над книгой «Солнечный ветер», а Дмитрий Михайлович подолгу жил в деревнях Терского берега, записывая фольклор - песни, сказки, причитания, свадебные обряды, поговорки - все, чем так богат простой на род в нетронутой глубинке. Панкратова приятно удивила манера Балашова собирать экспедиционный мате риал. Он жил в деревне не как «некий элитарный спец, требующий к себе особого отношении, этакая «столичная штучка». Нет, он запросто носил воду для пожилой хозяйки, пилил и колол дрова, поправлял покосившееся крыльцо». А однажды они с ним полных два дня вместе с колхозной бригадой провели на сенокосе. Балашов «за правски косил траву, настраивал косу и одновременно разговаривал с кем-нибудь из местных косцов, кто работал рядом с ним. Иногда он прислонял косовище к плечу, доставал блокнот и записывал слово, или оборот, или поговорку-присловье». Для характеристики их тогдашних ощущений Станислав Александрович приво дит отрывок из своей книжки, из главы «Варзуга»: «Ждали машину ехать на покос. Позевывали, обменивались утренними малозначащими словами, настраиваясь на долгий рабочий день. И вдруг над серыми мелко-будничными словами необязатель ного разговора всплыло что-то большое, своеобычное, что-то сродни трехсотлетней церкви, у которой мы стояли: “Постой, подружка, дай мне слово молвить...” И даль ше - как всплеск: “Коль люди не удивленны!” Меня просто-таки ослепили эти слова, я даже не расслышал, о чем женщина говорила дальше. Коль люди не удивленны! Так мог начать речь философ Сенека, будь он происхождением новгородец. Так вос кликнуть мог мятежный Аввакум. Так удивиться и приветствовать можно и людей, и солнечный восход...» Вот здесь-то, в Варзуге, Балашов впервые рассказал Панкратову об историческом персонаже, который сильно волновал его, - о Марфе-посаднице, в чьих древних вла дениях они и находились. Как пишет карельский писатель Юрий Дюжев, был еще один родник вдохнове ния и школа мастерства для Балашова - древнерусская литература. Будучи вели колепным знатоком книжно-библейских и апокрифических сюжетов и образов, он более всего дорожил традициями литературы северной Руси со свойственным ей пониманием жизни и психологии народа, и неслучайно из-под его пера первыми появляются повесть «Господин Великий Новгород» и роман «Марфа-посадница», посвященные жизни города, где, несмотря на все беды, развивалась русская культу ра, велись летописи, создавались жития князей и повести о сопротивлении русских людей иноземным врагам. Балашов практически в одиночку начал битву за спасение памятников деревянно го зодчества на всем пространстве Русского Севера, в том числе и в Варзуге. Потому что, как пишет Панкратов, хоть и повеяло в начале 60-х ветром свободы и достоин ства, инерция разрушения была слишком сильна, чтобы вдруг остановиться: церкви, 208