Митрофан (Баданин; иеромонах). Война и любовь / игум. Митрофан (Баданин). – Санкт-Петербург : Ладан ; Мурманск : Издательство Мурманской и Мончегорской епархии, 2013.

Тоска о любви «И отсутствовавшие и присутствовавшие одинаково пострадали: их постигла сугубая скорбь и стенание от воспоминания о прошедшем» (Прем. 11,13) Отец был очень цельной натурой, глубоко порядочным и надеж ным человеком, верным своим словам и убеждениям. Глубоко воз ненавидев войну, он также ненавидел и Германию, и немцев и ничего не мог с собой поделать. Когда началась «перестройка» и рухнули казавшиеся незыблемыми представления о нашей Победе в войне, о добре, правоте, справедливости, отец безмерно страдал и все больше искал спасения от этих мук в спиртном. Армия и флот в те «перестроечные» годы всячески поносились. Слово «офицер» в среде творцов новой российской демократии при обрело оскорбительный оттенок. Те моменты смертельной опасно сти, гибель друзей и катастрофы, что в полной мере довелось пере жить отцу на службе в ВМФ, вдруг оказались бессмысленными и ненужными в глазах новой российской власти либералов-космопо- литов. И как теперь было жить, если всю свою военную службу в течение 27 лет он провел в стрессовом режиме специалиста-испыта- теля новых проектов подводных лодок, искренне веря, что это нужно Родине? И об этих страницах горя и мужества он тоже ничего никогда не рассказывал. Если бы в августе 1956 года нам домой не позвонили из отдела кадров 68-й дивизии Кронштадтской крепости и по ошибке не сообщили моей маме, что «Ваш муж, старший лейтенант Бада нин, погиб при исполнении служебного долга», то мы так ничего и не знали бы о катастрофе ПЛ М-259. Отец тогда подменял своего друга офицера Первухина на время отпуска и был включен в список экипажа на тот выход в море. Но Коля Первухин вернулся с отпуска пораньше и пошел в море сам. В списке же фамилию не исправили и обзвонили семьи погибших. Мама после этого попала в больницу со щитовидкой и так до конца и не поправилась. Впервые я увидел отца сильно пьяным в сентябре следующего 1957 года. Мне было четыре года, и я помню, как его в форме привели домой под руки его друзья-офицеры. Мне было как-то не по себе