Живой костер Виталия Маслова : летопись воспоминаний / [авт.-сост. В. У. Маслова ; коммент.: И. Б. Циркунов]. - Мурманск : Мурманское книжное издательство, 2013.

ЖИВОЙ КОСТЁР ВИТАЛИЯ МАСЛОВА Большое, бородатое и вместе с тем приятное лицо его с зоркими глазами кажется давно знакомым по галерее русских мудрецов. Бывалый и своеобраз но мыслящий, он, впрочем, подчас становится молчаливым, сосредоточенно наблюдающим. Он считает себя частицей общего. Это по-поморски. И делает всё, чтобы общее дело не пострадало, а крепло. Владимир Смирнов, Николай Скромный, Викдан Синицын190, Николай Ко лычев, Александр Миланов191, Дмитрий Коржов192, Надежда Большакова193, Марина Чистоногова194, Виктор Тимофеев —все появились у нас в музее Есе нина благодаря ему. Он, как неутомимый садовод, растит, бережёт и радуется новым и новым цветам литературы, новому в культуре Поморья. Знаток русской литературы от древности по наши дни, он обладает пре красным чувством Слова, родного языка. Знает тончайше, во всем необозри мом богатстве и поморский говор, любит поговорки, прибаутки, байки, кры латые, меткие поморские слова. Деревня —его любовь, боль, его колыбель и кладезь эпоса, народной мудрости. Он по-детски торжествует, когда может прочесть нам что-нибудь выдаю щееся из «портфеля» мурманской писательской, порадоваться открытию но вого имени в литературе. Собиратель талантов, вернейший друг начинающих авторов, Виталий Семёнович поражает щедростью, искренностью своих чув ствований и строгой идейностью, приверженностью к национальному и род ному —русскому, поморскому. Он бывает неумолим к тому, что может причинить малейший вред общему делу, литературе, идее славянского братства, ради которой бросился в воз рождение Праздника славянской письменности, в открытие памятника Ки риллу и Мефодию, в организацию Славянского хода. И всё получилось... и Праздник, и Памятник, и Ход... Есть в лице Маслова что-то от «семидесятников» XIX века —готовность погибнуть, но не унизить свое человеческое достоинство. Иногда в его глазах задерживается какая-то невысказанная дума, и бывают они скорбными. Рани мый и глубоко прячущий чрезмерную чувствительность, он бывает, однако, суров и даже фанатичен, когда дело касается культуры, литературы, искусст ва, и никогда не кривит душой в оценках, не идёт на уступки, что часто созда ет для него как руководителя писательской организации трудные положения. Но он и никогда не бывает самонадеян. С сомнениями о том, хорошо или плохо то или иное произведение, идёт к тем, кого считает, пусть нелицеприят ными, но авторитетными для него судьями... В дни смерти Бориса Романова, Евгения Гулидова195, Дмитрия Балашова196, Владимира Смирнова я видела, как безутешно рыдал, спрятав мягкое лицо в ладони, наш Старейшина. Его губы растерянно вздрагивали. Он часто снимал очки, чтобы протереть мешавшие ему стекла. Появление его книг —всегда событие для нас, читателей. И читаем мы их запоем, как и его превосходные колючие политические статьи. Он открывает ся нам гранями большого писателя, критика, публициста. В писательской организации он умеет разрядить любое напряжение. От лично понимая душу молодого и растерянного автора, принимается азартно сыпать словами, давая возможность пришедшему овладеть собой, собраться с мыслями. Подметив, что автор преодолел застенчивость, приглашает его в 92