Живой костер Виталия Маслова : летопись воспоминаний / [авт.-сост. В. У. Маслова ; коммент.: И. Б. Циркунов]. - Мурманск : Мурманское книжное издательство, 2013.

Раздел первый. СЫН ПОМОРЬЯ морскую родину. Уже были прочитаны Фёдор Абрамов, первые произведения Владимира Личутина, ещё раньше —Ольги Фокиной, а до Маслова всё «руки не доходили». И вдруг —это сообщение... Речь идёт о Доме памяти, который создал в своей родной Сёмже, сплотив сёмжан, Виталий Семёнович. Отдавая дань уважения землякам-пращурам, павшим не только на фронтах Отечественной войны, но и в Гражданскую, и в Первую мировую, и в русско-японскую, т. е. во всех войнах XX века, он тем самым соединил времена и утвердил в сознании живущих неразрывность исто рической памяти, которую партийные идеологи упорно начинали с 17-го года. Это было так необычно по тем временам, так свежо и смело, что скромную заметку «Дом Памяти» я, тогда ответственный секретарь областной молодеж ной газеты, вынес не на третью-четвертую полосы, которым отводилась исто рия, а на первую страницу «Северного комсомольца»178, сделав её акцентной. А ещё под той заметкой — автор её Сергей Доморощенов —мы напечатали приписку, что Дом памяти на днях торжественно открыт. Было это в конце августа 1984 года. Вот после той заметки я и взялся за прозу Маслова. Обо всём прочитанном и тогда, и после рассуждать не возьмусь, это дело литературоведов. Скажу только о двух его рассказах —«Восьминка» и «Зырянова бумага». Эти произ ведения — отсветы далёкой войны, внешне негероической тыловой стороны её —вошли в сердце, как горячие осколки. Рождённый уже после войны, я не застал военного лихолетья (хотя год моего рожденья, 1947-й, отмечен как не урожайный и один из самых голодных), военное лихолетье меня не задело, однако великий подвиг русского народа осознаю всем своим существом, гене тической памятью и сердцем. Художественному воплощению народного подвига посвящены многие произ ведения отечественной словесности. И среди главных на той полке стоят, убеж дён, и рассказы моего земляка Виталия Маслова. Образы старухи Ефросиньи и мальчонки Федьки —это золото русской породы, золото высочайшей пробы. По таким образам я меряю прозу, а по большому счёту —и жизнь. Это —как этало ны времени, эталоны правды, совести, мужества и терпения. За годы переломки, когда рухнул Советский Союз, когда ушлые людишки, дорвавшиеся до власти, попытались всё и вся поставить с ног на голову, эти народные образы не канули в Лету, как того добивались доморощенные и забу горные разрушители. Больше того, по моим представлениям, эти характеры даже укрупнились, став надёжей и опорой для растерянных и смятенных душ. Поэтому, когда через десять лет — уже в другую, раннекапиталистическую пору —зашла речь об антологии Баренц-региона, я совершенно не сомневался, что Виталий Маслов представит в этот свод один из тех своих рассказов. «Восьминка» великовата для оговоренного формата (хотя большому рус скому писателю можно было сделать и исключение), а «Зырянова бумага» — в самый раз. Каково же оказалось моё удивление, когда на заседании редакци онного совета —оно проходило в городе Лулео (Швеция) —было сообщено, что Виталий Маслов вообще отказывается участвовать в этом международ ном проекте. Удивление — это слабо сказано. Я был озадачен, раздосадован, удручён, обескуражен, отказывался верить. Да и то! Можно ли было представить мур 77