Живой костер Виталия Маслова : летопись воспоминаний / [авт.-сост. В. У. Маслова ; коммент.: И. Б. Циркунов]. - Мурманск : Мурманское книжное издательство, 2013.

ЖИВОЙ КОСТЁР ВИТАЛИЯ МАСЛОВА растревожить тускнеющую душу, обновить освежить ее горечью и радостью по минувшему, возбудить тревогою по грядущему. Оследиться — это не на следить, но оставить след, добрую память, чтобы знали идущие следом, что здесь уже побывал добрый путник, торитель и первопроходец. Да и что есть наша жизнь со всеми её приметами —изба, новины, прибыток, дети —как не оследье, не попытка оставить след. 2 В «Литературную газету» пришла претензия от С. Кузьменко: дескать, он книг Маслова не понимает, а в словари за объяснениями слов лезть не желает: «Что за литература, если то и дело надо в словари лезть? Тургенев и Толстой знали народные речения, но писали все-таки на общепонятном языке». И кон чается письмо ревнителя языка фразой, что часто встречалась в анонимных заметках тридцатых годов: «Пора обратить на это внимание». Кому обратить? С какой целью? Для наказания? Для привлечения строптивого к ответственно сти? Для принуждения? Какой же всесильный человек обязан отдать команду? С удивительным самодовольством автор приравнивает литературу к рабо те булочника, которого действительно можно проучить, если он печёт сквер ные сайки. Но самое любопытное, что автор письма, видимо, давно не читы вал Льва Николаевича, иначе бы он знал, что уже сотни прекрасных слов- образов, к всеобщей печали, выпало из нашего оборота буквально в последние тридцать лет и при нашей всеобщей лености уже непонятны при чтении Тол стого, и тоже приходится «воленс-ноленс» рыться в словарях, чтобы осве жить и подлатать нашу скудеющую память. Отчего у подобного ревнителя не вспыхнет и тени сомнения в собственном невежестве и забывчивости? Отчего не явится недовольство собою и лишь собою за языковую скудость, но обяза тельно нам надо искать причину вне себя. Отчего наш любезный читатель не обеспокоится тем, что у тысячи книг стертый «ассенизаторский» язык, но всячески покушается на образную язы ковую стихию, видя в украшательстве (как и некоторые критики) всё зло. Отчего в своей претензии он в таком прочном союзе с нашей критикой? Ведь порою, обижаясь на скудость, на омертвение языка, критика ни разу не объя вила нам писателя, но когда дело доходит до диалекта, до самой сердцевины народной души, тут находится сразу и адрес, и пыл, и непонятное возмуще ние, и возбуждение, которым и заряжается готовно усредненный серой лите ратурою любезный читатель. Вот они, наглядные плоды просвещения. Грамотному, чёрствому чиновнику на всём нужны ковы, заграды, препоны, рогатки, чтобы не распоясался вольный человек, не возжелал того непонятно го счастья, коим чиновный служитель не может обеспечить человека, сму щенного странным томлением и зовом. В слове-то прежде всего и таится слад кая отрава, предвкушение и ожидание счастья и неведомого праздника. Пусть и не состоится он, этот праздник, но пережитый миг блаженства и смуты был: вот этот краткий миг душевного волнения и украшает нашу жизнь. Со словом шутки опасны, за ним ох глаз да глаз. Чиновного человека ныне кащеем не выпугать, но он куда пуще неведомых сил боится нарушения всякого регламента. Казалось бы, чего свару и толки затеивать из-за тех десятка полузабытых слов, что употребит писатель? Кому-то 64