Живой костер Виталия Маслова : летопись воспоминаний / [авт.-сост. В. У. Маслова ; коммент.: И. Б. Циркунов]. - Мурманск : Мурманское книжное издательство, 2013.

Раздел первый. СЫН ПОМОРЬЯ И вот, опушенная берёзовой листвою, показалась нарушенная церквушка и ряд высоких, в два жила, задумчиво темнеющих изб на краю кряжа. Стоит Сёмжа —и ничего вроде бы с ней не стряслось, но только странно, что никто не выскочил на угор встречать нашу лодку, не толпятся бабы на косике, не толкутся, не спешат, проседая в тягучей няше, мальчишки. * * * Смею утверждать, что писатель Виталий Маслов рождён с обострённой тоскою по исчезнувшей деревне Сёмже, его малой родине. Когда-то по моло дости лет я писал, что «деревни рождаются и умирают, как люди». И хотя Маслову мой образ пришёлся не по нутру, но я нынче остаюсь при этом мне нии, что всё в природе свершается по единому циклу: рождение —умирание, старение —обновление. Другое дело, что иной, со злым, диктаторским зама хом человек пользуется этим законом со своей практической целью — бро сить на заклание ради честолюбивой идеи миллионы ни в чём ни повинных. Люди со слабой волею тоже нарушают естественный закон обновления всего сущего: они сами сводят счёты со своей жизнью, видя в ней всякую бессмыс лицу, и тем самым совершают тяжкий грех, гіо прежним верованиям —самый страшный. И не потому ли самоубийц даже не хоронили на кладбищах, а где- то в стороне, как падаль. Люди уходят естественно, когда пришёл срок, они ложатся на погост без особого страдания, смиренно и понятливо, приготовив душу и тело, уступая место на миру молодой поросли, ибо «сколько не живи, а помирать-то нать», а «не померев — не родился». Но ведь погибают и на войнах, укоротив срок, и скольких не досчиталась эта деревенька; гибнут в море, на отхожих промыслах, от скверны и драки, от вина и поножовщины, дико урезая житье. Так печаль не столько оттого, что деревенька канула, рассыпалась (хотя пятнадцать дворов бессменно стояли на юру четыреста лет), но более оттого, что её насильно умерщвили, растащили, принудили умереть, она попала в тот поминальник российских деревень, хуторов, выселок и починков, что свели на нет с добрыми вроде бы намерениями, но худо подумав: и ныне эти немые печища нам укор, напоминание, урок тому, как нельзя вести обширное дер жавное хозяйство. (В войну было порушено семьдесят тысяч деревень. А по нынешнему замыслу подлежало сносу 110 тысяч деревень, и тогда российская земля запустошилась бы вовсе.) Из этой тоски по преждевременной умершей Сёмже и родился русский писатель со своей пронзительной болью и жалостью, резкий, угловатый, не примиримый ко всему неискреннему и ложному, с прямою поморской ду шою, что свойственно северной натуре. Но писатель Маслов родился и из мечты о возрожденной деревне. Это его костер, на котором он —«доброволь ный самосожженец», убеждённый, верующий в высшую справедливость и в дух поморского братства, вольно и невольно рассыпавшегося по Руси. Писа тель Маслов родился из памяти: он как старорусский летописец, добровольно вбирающий память ушедших, беззаветно любя этих ушедших с их доблестями и грехами. Он по крупицам пытается собрать утраченную память в некий «мавзолей памяти», видимый издалека, к которому бы стремились птенцы, далеко отлетевшие от того гнездовья, чтобы оследиться тут, опамятоваться, 63