Маслов, В. С. Собрание сочинений. В 4 т. Т. 4. [Публицистика] / Виталий Маслов ; [сост. - В. У. Маслова ; ред. Н. Г. Емельянова]. - Мурманск : Дроздов-на-Мурмане, 2016.

Хуже забвения 51 распространилось с Поморского берега на всё побережье Белого моря) не казались кулаками, - со всеми вытекающими последствиями. Вспомним хотя бы: « - ... В этой пачке отдельно бедняки, в этой - середняки, а вот здесь кулаки. Кулаков у нас было пять штук, а теперь нет - вычистили. Я отложил пятерых кулаков в сторону и взял две оставшиеся пачки и, сразу же, по весу определил, что бедняки как-то подозрительно легковаты, а середняки крепко потянули книзу. Бедняков - 37, середняков - 98, кулаков - нет, батраков нет тоже. И - как вывод: «давно бы пора перевести в кулацкую категорию» («Правда Севера», 8 февраля 1930 года). «Вытекающие последствия» мы до сих пор не совсем ещё на наших побере жьях преодолели. Пора понять это нам. И тогда не придётся для объяснения обра за жизни тех же колян оглядываться на заграницу. Нельзя за бесспорное принять и утверждение, что, мол, даже и промыш- лять-то русских всегда учили и учат (да редко ли и сейчас такие утверждения о наших предках можно услышать!) норвеги. Много и небезынтересных страниц отведено в романе тому, как норвежец учит русских, в том числе и колянина, аку льему промыслу. Мол, на акул колян «не пошлёшь - кишка тонка». «И тогда уж никто из колян не отважится пойти бить акул». Хотя документы говорят о том, что акулий промысел здесь существовал и до этого, а прекратился лишь за не сколько лет до описываемых событий: то есть норвежцы, если и основывали про мыслы, то не учили русских, а использовали опыт акульего промысла, имевшийся у колян. Более того, не грех принять во внимание и свидетельства самих ино странцев. Когда в 1796 году было запрещено русским судам ходить в Норвегию, в Финмаркен не кто иной, а норвежский губернатор Финмаркена ходатайствовал неоднократно перед королём о разрешении вновь ходить туда «русским рыбакам, которые не только снабжали Финмаркен всякими запасами, но и обучали нор вежцев морскому рыбному промыслу» (выделено мной, - В. М.). Ведь вот как выходит-то: не русских иностранцы учили, а наоборот! Зачем же потребовалось всё это переворачивать? Неужели есть необходимость возвращаться к тем време нам, когда элементарное уважение к своим предкам именовалось не иначе, как зараза патриотизма? И не ради ли этого вновь всплывают обязательные атрибу- ты-штампы, оставшиеся от того времени? Почему, например, в романе герои идут в Архангельск из Мезени - в лаптях? Ведь в тех краях обутки такой не знали. И затем - десять раз - всё те же «лапти», «лаптёжники» и т. д. Или, если разговор о России, то без лаптей никак уж не обойтись?.. Общеизвестно, что крепостного права Кола не знала. Но почему это так пора жает героев, что по несколько раз на странице об этом говорить надо? Ведь и в Мезени, и в Архангельске - откуда героев в Колу везут, крепостного права тоже не было. А в результате, как-то само собой, так получается, что отсут ствие крепостного права - великое исключение, почти невидаль. Но ведь, на са- мом-то деле, в годы, когда разворачиваются события в романе, половина из сорока пяти миллионов российских крестьян была свободна от крепостной зависимости. Вспомним, хотя бы статью В. А. Панаева (по словам А. И. Герцена - статью заме чательную) в пятой книге «Голосов из России» (Лондон, 1858 г.). Автор романа тоже ссылается на Герцена и, очевидно, знаком с его работами. И уж совсем оригинально подчеркнул автор расхожее понятие о темно те, забитости и дикости северян. В известной старой поговорке «От Холмогор