Маслов, В. С. Собрание сочинений. В 4 т. Т. 4. [Публицистика] / Виталий Маслов ; [сост. - В. У. Маслова ; ред. Н. Г. Емельянова]. - Мурманск : Дроздов-на-Мурмане, 2016.

Автобиография 481 все праздник. И в Каменке в пятом классе осенью, ещё по воде, месяца два жил в портовом доме у Дерягиных, где почти каждый вечер собирались молодые ба- бы-грузчицы и пели. «Запой, Виталя!» - и я запевал с печки. У них любимой пес ней была «У Муромской дорожки», правда, они пели «У Мурманской дорожки». Бабы бывали и выпивши и, порой, матюкались, но меня не смущало, они пели, и я их любил и до сих пор за версту со всеми здороваюсь. Так вот стал я писать стихи на третьем курсе - кое-что напечатано было, но вспомнить нечего, разве то, что в Мезени в «Севере», да «Мать» в альманахе «Советское Приморье». Но эти стихи были о том же, о чём был рассказ «Норд», о том и поэма «В сорок седьмом». Пишу, порой, стихи и до сих пор, но к поэзии это никакого отношения, счи таю, не имеет. А перелом наступил в феврале 1956 года, когда, будучи на крейсе ре «Александр Невский», прочитал поэму А. Яшина «Мать и сын». Помню, даже написал кому-то из композиторов: «Что ж вы комбайны и экскаваторы в оперные спектакли на сцену тащите! Вот же она, высокая поэзия, вот она Высокая музы ка!» Понял, что мне так, как А. Яшин, не написать никогда. После этой поэмы до «Золотой жилы» В. Фёдорова читал поэм не очень много. Из всех - «Золотая жила» до сих пор самая любимая. В 1958 году собрал большой материал о том, что намечаемое отключение от моря, от тральщиков некоторых поморских деревень грозит их гибелью. Никак не оформив, а, может быть, как-то оформив, отправил в «Советскую Россию», рас считывая, что там сразу же поймут мою болезнь и профессионально откликнутся. Тогда ещё понятия не имел обо всей структуре журналистской кухни (да и сейчас не больно знаю). Материал так и пропал, копий не было. Этот же вопрос через 10 лет поставил в своём рассуждении «Жить или не жить?», о том же, но на новом этапе, что факт передачи свершился, и деревни оказались на грани краха, рассуждал уже о методах спасения. Отдал в Архангельске одному из членов редколлегии «Севера» в надежде привлечь внимание. Он ответил, что в таком виде для печати не годится, и, вообще, я всё утрирую. Я не для печати и готовил. Я уже успел понять, что не сумею никогда написать очерк, хотя и напе чатал ранее в бытность в Тикси очерк в «Советской Якутии» о мотористе Н. Попен- кове. В Тикси же начал писать рассказы, решив, что они должны, прежде всего, «нравиться», решив, что, если будет рассказов десять, то назову «Тиксинский Де камерон». Были написаны «Ватерпас, или Козёл ищет похмелиться», «Рыбаков приехал в Тикси», «Баба с водяным подогревом», «Капитан с номерами», «Буся»... К нынешней моей книге рассказов не имели отношения, кроме, разве, «Капитана», которого писал с дальнего своего родственника. «Тиксинским Декамероном» назы вал, не зная, что был уже когда-то «Русский Декамерон» А потом и вообще охладел к настоящему «Декамерону», когда убедился, что те моменты в нём, которые меня больше всего восхищали, были трафаретами в литературе, ещё до Боккаччо. К тиксинским рассказам отношусь серьёзно в том смысле, что в них - насто ящая Арктика с её вольницей и вольностями. Тогда же была написана какая-то повесть, не помню, какая. В шестом рассказе, из десяти запланированных, понял, что пишу совсем не то, к чему лежит душа. Бросил писать и года полтора не писал... Думал насовсем, пока офицер, товарищ тиксинский, Иван Жилин вдруг как-то под весну прита щил на судно (а мы зимовали посреди бухты) всамделишного писателя, который забрал неоконченную повесть и два рассказа, которые были перепечатаны, и унёс