Маслов, В. С. Собрание сочинений. В 4 т. Т. 4. [Публицистика] / Виталий Маслов ; [сост. - В. У. Маслова ; ред. Н. Г. Емельянова]. - Мурманск : Дроздов-на-Мурмане, 2016.

118 Виталий Маслов сается нашей истории, но чего не возьмёшь в библиотеках других... Боюсь, что если (и впредь) удастся нашим недругам воспитать в нашей отчизне ещё одно-два поколения так, как моё и ваше воспитывалось, если мы допустим такое, то может не свершиться то, что было предписано судьбой для России, мало ли народов ка нули в Лету, сойдя со сцены оттого только, что, великие, в нужный момент они не вспомнили о себе, как о народе едином, но в чём-то обособленном, что растра тили «любовь к родному пепелищу, любовь к отеческим гробам» (А. С. Пушкин), забыли о святой обязанности хранить «родных богов дома и прадедов могилы» (Эсхил). Помня об этом, я с трудом достал и положил на книжную полку «Днев ник писателя». Ф. Достоевский создавал его сто лет назад, во время великого подъёма русского национального самосознания, когда, ощутив своё кровное сла вянское родство с болгарами, шли наши люди со всех концов России, шли - часто пешком! - на помощь болгарским братьям. Вы, сыновья мои, - люди уже взрослые и грамотные и, соглашаясь или не со глашаясь, должны знать, как смотрел великий страдалец и патриот на все эти ев рейские, татарские и прочие вопросы, должны иметь свой взгляд на это. Но ка ким бы ваш взгляд ни был, в любом случае, сквозь все эти вопросы, вы должны, стараясь не обижать интересы других, видеть главные интересы своей родины - в узком, широком и ещё более широком смысле. Ни в какой школе, ни в каком институте об этом Достоевском вам не скажут, - он, этот, такой, ныне запретен, - поэтому, как сумею, должен сказать, показать, дать почитать вам это я... Не делай те выводов, но знать надо. Моё счастье, что мне очень много, до святости ценного, досталось в детстве - с маминым молоком, со сказками бабы Лизы, с болями и преданиями, среди кото рых рос, - отнюдь не любимец и отнюдь не самый главный заводила, не коновод. Сколько же я потом всё это, себя «образовывая», затаптывал! А оно всё-таки, хотя и хило, хотя и поздно, но проросло и, слава Богу, привело меня через добрых лю дей и через добрые книги ко многому. А из всего того, чем я себя усиленно «самообразовывал», остались во мне, по жалуй, только Софокл и Эврипид. (Осенью в 52 году, когда я читал этих древних, я как-то ухитрился Эсхила миновать, видимо, в библиотеке линкора «Гангут» - («Октябрина») его не было.) Да и Софокл с Эврипидом остались во мне только за счёт каких-то глубинных связей с тем, чем я был напитан в детстве. Видимо, из-за того, что я только теперь, невообразимо поздно, стал, кажет ся, подходить к тому самому главному, что делает человека человеком, я так нетерпелив порой в желании видеть вас лучшими, чем я был и есть, а потом болею и каюсь от своей нетерпимости и резкости. Как я хочу, чтобы вы скорее прикоснулись к тому великому, которое я для себя раскопал, частью которо го себя чувствую и которое, непрерывно разрастаясь, всё более влечёт меня. Видимо, поэтому, наталкиваясь на бесценные книги податные «Стрелецкому сыску», я пропускаю их через себя до страшной головной боли, и, привязывая только что вычитанное к тому, что знал прежде, не могу остановиться. И все более чувствую себя веткой такого могучего явления такого пьяняще-неисчер- паемого, всепроникающего, что создаётся мучительное и радостное ощущение собственного - в прошлом нашем - бессмертия. Я хочу, чтобы вы быстрее, чем я, пришли к тому же, - трудом и умом. К этому странному, но необходимому мигу, когда несчастье и счастье становятся неразрывны, - где-то в этот момент и начинается человек.