Маслов В.С. Собрание сочинений. В 4 т. Т. 2. Мурманск, 2016.

Из рук в руки 93 не певали! Что ни вечерка, глядишь, потянули девки Крестину из круга на сторо­ ну: «Где ты новы-то частушки берешь, где выискиваешь? Научи новым!» И опять в круг - кто кого перепоет, кто кого с носом оставит, кто в самый-то нужный мо­ мент да самую-то емкую из памяти выхватит! Не зря же как-то выскочила Крестина на середку и в самой-то пляске-горячке вдруг остановилась и аж застонала: - За слово-то, бабы, если ко времени, корову не пожалею! А песня любимая Крестинина так кончалась: Выйду на крылечушко - музыкантова жена!.. Овдовел Трифон, когда было Крестине всего-то - жить бы да красоваться! - всего-то пятьдесят первый шел. В один денечек увернулась. Такое ли переносила, а тут утром по Каменке до порта рядышком шли, он дальше - на катер на вахту спустился, она на завод отправилась, доски на бирже укладывать. Сказала, уходя, что в горле саднит, не забыть бы погреть вечером. В обед к врачу сходила, лекар­ ство прописали, а после работы до аптеки не дошла, замертво пала. Закупорилось Крестинино горлышко... Была у музыканта жена... Был музыкант. Не дома похоронил - в Каменке. Карточка в столбик врезана - молодешенька Крестина, шаль шелковая с кистьем... Пятьдесят лет праздновали - фотографиро­ валась. Что сталось с ним после этого - мало и помнит. От вина да от горя - хуже, чем с Паисием в первые навигации после Лизаветы... Но ведь у Паисия-то дети выращены, а у него - в старших классах двое от матери остались. И проглядел свету не взвидевший Трифон, как понесло сыновей по нелюд­ ской дороге. Очухался - когда в тюрьму отправлять... Сам виноват он!.. Или не сам?.. Скорее всего - сам. Очнулся в суде, в зале. Опомнился. Вроде опомнился... И, проводив сыновей, не зная толком, сколько длилось наконец-то отхлы­ нувшее сумасшествие, заметался он между квартирой и работой, больше все­ го почему-то самого себя боясь... А дело уж зимой было... Пока не поймал себя однажды на том, что все вокруг - к собственной смерти примеряет. Гора-обрыв напротив портовской конторы, внизу бревна в лед вмерзли: «Если с угора на брев­ на - насмерть...» Двигатель из катера с фундамента лебедками поднимают, и опять до тошноты сладкое: «Если подсунуться да опустить - только место мокрое оста­ нется...» В дровяник за дровами идет: «Сколь тут низко, повеситься негде...» От грешного, нечеловеческого этого желания, от портовиков, которые в том страшном суде вокруг него сидели, от позора и горя кинулся он - почти без­ умный - прочь. И от Каменки - прочь! И от Крестининой могилы! В деревню свою... Домой... Без лыж по бездорожью кинулся. Добрел. Втащился в Заовражье с болота, с задов. Чтобы даже те люди, которые еще жили в деревне, не увидели. Лучину в печь холодную к дровам сунул. В самовар снегу натолкал и тоже лучину опустил. Напился чаю - еще печь не растопилась как следует. И почало его катать! Кричал, зубами скрипел и выл, блевал тягучей зеленью и вытирал, размазывая слюну, подтянув пригоршню со снегом. И испугался смерти.