Маслов В.С. Собрание сочинений. В 4 т. Т. 2. Мурманск, 2016.

Лебеди 463 10 . Ночью, прикорнув с краю на брошенной поперёк горницы перине, Евстолья вроде бы уж забылась в своём коротком стремительном сне, как вдруг всплыл утренний разговор с Колькой. «Бабка говорит»... Пошевелилась. Подумала: «Наговорит...» Села. Всё семейство - поперёк перины, в ряд. По краям старшие: рядом Мина, с другого конца - Анна. Глядит Евстолья на детей. О них, только о них надо бы сейчас думать. А в голове Славко. Сын самой дорогой товарки - Алексан­ дры Становихиной. Славко-Славко... Посидела, к окну ушла. Зыбкий ночной свет всё на берегу, будто серебром посыпал. Лес заречный в полуночной стороне каждой ёлочкой в полуночное небо врисовался. Плывёт по темно-синему склону лесистого коренного берега еле ви­ димая серебристая с розоватым отблеском туманная полоска. Медленно-медлен- но, едва заметно, спускается она к морю из глубины поймы и теряется на берегу, растекаясь по тёмной в неподвижных бликах песчаной отмели. Сколько было похожено в девичестве этим берегом, этой отмелью!.. И всё с ней, с Алексан- дрой-Санькой-Санюшкой... Тогда ещё - не Становихиной. «Бабка говорит...» Не теперь схватилась впервые Евстолья с бабкой Становихой. Бог ты мой, сколь давно! Схватилась? Смешно сказать: с одной стороны - хозяйка полнов­ ластная самого большого и богатого дома, с другой - безотцовщина, которая в Становихином обозе и в Становихиных же пимах от Пёши да до Архангельска, от распуты до распуты по зимникам мыкалась. Из-за Александры и схватилась, потому что та, подруженька сердечная, навеку слова поперечного никому не ска­ зала. Дважды ходил с ними в обозе за старшего хозяйский сын Авраамко, а попро­ сту - Рамка Становихин. И по-настоящему за Александрой запобегивал. Вроде и не хозяин. Итак по-становихински молчун, он стал ещё больше хмуриться. И глаз с Саньки не спускал. При Евстолье говорил: «Иди, Санька за меня»!» В своей де­ ревне на вечеринке при всех в хоровод её за руку вывел, и ахнула-охнула деревня: «По-хорошему Рамка загулял!» И как провожанье - никогда Санька одна с Рамкой не шла, завсегда Евстоль- ке место между двумя молчунами оставалось. Те молчат, а она знай похахатывает. И предложила она как-то после вечеринки: - Заведи-ко, Рамка, в свою подызбицу! Там верховки кудели щиплют да пес­ ни по-верховски тянут. И мы - с има! Верховки - работницы становихинские: куделю на зиму наняты прясть да ко­ ров обряжать. Оказалось - не прядут, оказалось - гадают. Только с хохотом карты на хозяйского сына раскинули, - в дверях - Становиха. Сперва - фонарь в вытя­ нутой руке, потом - сама. - Что за притон?! А фонарь, как в тёмном амбаре, всё перед собой держит. Рамка выступил: - Чего тебе, мати? У матери лицо дородное, свежее, непроницаемое. А властности и надменно­ сти в ней тогда было! То, что сейчас, - только слабые отблески. Обошла подызби­ цу, поднося фонарь к лицам.