Маслов В.С. Собрание сочинений. В 4 т. Т. 2. Мурманск, 2016.

268 Виталий Маслов - Решили. - Значит, не зря мой помощник съездил? - Не зря... Яков Степанович, у нас Софья Михайловна, директор школы, про­ сит освободить ее, годов Софье Михайловне много. Замена нужна. Как вы смо­ трите на учителя Шестакова? Яков Степанович закрыл тетрадь перед собой, отодвинул. Вот он, Фокин, выводит на главное, но как раз о главном, ради чего Фокина вызвал, говорить и не хотелось. С прищуром в окно широкое, в небо поглядел. Но Анатолий ви­ дел - не о сегодняшнем нудненьком редком дождике-сеногное, не о грядущей осе­ ни, как бы мелькнувшей вдруг бездонным ярким пятнышком между облаками, думает Серокуров. «Зачем же все-таки я сюда летел? Зачем был зван?» - с грустью и каким-то нехорошим предчувствием еще раз мелькнул в уме вопрос, и Анатолий тут же гла­ за опустил смущенно, потому что не только в словах Якова Степановича, но уже в самом вздохе сдержанном - перед тем, как очередное слово сказать, - была просьба. Необычно и почему-то даже стыдно почти было Толе Фокину слышать просьбу этого человека, который вдвое старше его, и отнюдь - не только по числу годов прожитых. Который вот так же, как сейчас с Толей, с его отцом сиживал, - не раз, не два и даже не десять. - Знаешь, Анатолий Николаевич... Ведь и вправду с этими письмами пора кончать. Решения-то приняты. Что поделать, если огрехи вышли в чем-то част­ ном? Я думаю - утрясется потихоньку? А? Толя молчал, все так же в стол глядя. - Вот видишь, - продолжал Серокуров. - Сено косить, пусть и всякий раз по-особому разрешению, уже вроде бы не отказывают, так мне объяснили. Потом, понемногу, опять будем взад эту телегу отодвигать. Я, конечно, запретить тебе пи­ сать жалобы не могу и, конечно, приказать тебе: «Запрети жалобы колхозникам и неколхозникам писать!» тоже не могу. И ты им - тоже не можешь. Но, понима­ ешь, - уже в область, прямо в Москву даже пишут! И опять нашу бедную Кокуру на разных уровнях треплют и полощут. Кто запомнит, о чем мужики пишут, на что жалуются? Никто. Но все запомнят: «Ах эта, Кокура-склочница, Кокура-ябеда!» Ты-то ведь понимаешь. Не вижу, если ты согласишься, кто бы лучше тебя эту ра­ боту провел, чтобы прекратить!.. А уж мы со своей стороны насчет твоих просьб... О ярмарках надо хорошо подумать. - Вашу просьбу уже передал ваш помощник, - тихо сказал Фокин. - А на­ счет ярмарки - все это не будет иметь смысла для нас, если не отменят решение о заказнике. Я ведь и сам писал вам, вместе с Шестаковым. Сейчас готовлю еще одно письмо. И мне тоже удобней было бы молчать. Но тут дело не в том, удоб­ ней или неудобней, а в том - жить или не жить. Я знаю свою вину в этом деле. Перед людьми, перед отцом. У меня лично - уже морального права нет с людь­ ми разговаривать. Но если я сейчас пойду туда, куда вы показываете, я буду уже не просто дурак, но предатель. Разрешения, о которых вы говорите, для шесть- деньговцев оскорбительны: с какой стати для передвижения в собственном доме должны у кого-то разрешения просить? Но я - не хочу об этом. Не имеет смысла. Чувствовал, что об этом будет разговор, и боялся его. И хотел его. С минуту, а может больше, молчали. Серокуров опять - на окно глаза. Толя, изучая, - на Серокурова. Очень он, Яков Степанович, изменился с тех пор, как Толя его помнит. В свое время Дмитрию Воронину мать о Серокурове сказала: