Маслов В.С. Собрание сочинений. В 4 т. Т. 2. Мурманск, 2016.

Проклятой памяти 233 - Разрешите? Вспомнила больно, что и с Дмитрием Ворониным так же, на танцах, - в ста­ ром еще клубе, познакомились. Правда, тогда не Митька ее, а она Митю пригласи­ ла на танец. Поглядела на Окреция, как бы подумала, и лишь потом молча голову наклонила и пошла. И на следующие танцы, уже и не в праздник, опять вдруг ее потянуло. А он - уже там, ждет. И в танце и по дороге до росстаней - говорили. Больше о грустном. И хотя люди они немолодые и всё видали, до дому проводить не позволила, да он и не настаивал. Всерьез, чтоб до дому вместе, заговорил уже потом, после Нового года, когда Окрецию комнату в том же колхозном доме выделили... А он как вошел к Текусе в квартиру, - будто век тут и был. Колька, пятилет­ ний тогда, не очень вроде и прилипчивый, глаз доверчивых с незнакомца не сво­ дит. А ведь ни шоколадок, ни сюсюканья. «Вот что значит - учитель! - подумала тогда с завистью. - А я сколько раз крикну, пока заставлю поглядеть на себя и по­ слушать внимательно». Зима прошла. Он заходил к ним, но редко и только днем. И как бы не к ней, а к Кольке. И такой чудной: казалось, что он все приглядывается, но не к Теку­ се, а сам к себе. Что был женат, он ей обмолвился сразу же, а что пил когда-то крепко - об этом смолчал, об этом, в красках, сороки-белобоки на ферме напели. Только ведь Текусе ли - все эти песни?! Э! Когда себя дело касается, последнее дело - кого-то слушать. Если б еще хвалили Окреция, тогда б она, конечно, слово против сказала, а когда ругают - тут она себе на уме. Первые свои шестьденьговские летние каникулы он провел в деревне, здесь же. Сперва с ребятишками малыми и большими по старухам ходил да записывал - кто что помнит или в молодости слыхал, кто когда где из щельян погиб, бумажки какие-то рисовал и в бывшем общежитии колхозном раскладывал. Потом - весь сенокос с бригадой школьной на пожне, лишь на день-два и слетал к родителям на завод. Это был уже восемьдесят первый год. А потом, в сентябре, приехала как-то Текуса среди дня с пожни домой, дождь осенний вынудил. А то что доярки на сенокосе тоже, - это уж закон, исстари это осталось, что и работники фермы сенокоса не сторонятся. И вот он - после уроков, приодевшись, но без галстука, - пришел уже не к Кольке, а к ней. Пришел - и как будто в первый раз пришел, стоит у порога, за дужку дверную держится. - Проходите. - Прошел бы. Но в этих квартирах матицы нет над головой, куда ступить, не знаю. Я, Текуса, свататься пришел. Подумала, помолчала, вздохнула сдержанно: - Проходи, Окреций Кириллович. Снял ботинки, идет в комнату, а на столе - уже скатерть белая, и Текуса из шкапчика, бледная, наливки бутылку вынимает... - Нет, Текуса, это ты убери. Или - нет. Налей, если хочешь, себе, а я посмо­ трю, как ты пригубишь. Я через это прошел, и в такую мне цену это стало, что если б сказали - выпей рюмку и еще сто лет проживешь - я отказался бы. - А если я попрошу? - улыбнулась. - Просить - можно. Неволить нельзя. Я себя выверил. И мне хорошо. Ина­ че б я к тебе сейчас не пошел. Ладно ли она сделала, что в его протянутую руку свою руку положила?.. А по­ чему бы и нет? Себе - мужа умного и доброго, сыну - отца. А Митька? Уж Мить