Маслов В.С. Собрание сочинений. В 4 т. Т. 2. Мурманск, 2016.

Проклятой памяти 225 вянистый, и каждый деревенский дом над обрывный ложился на реку двойною тенью - и на воду вдоль заречного берега и на дно под водою. А Прелый плыл в тени, шестом беззвучно отталкиваясь, и ничто, ни даже капля с шеста ни единая, не потревожило, пока он так плыл, темно-голубого зеркала, поразительно чистого, раскинувшегося под деревней. Прилив закончился, вода уже повернула на отлив, но течение было еще столь слабое, нерешительное, почти незаметное, что каза­ лось - река задумалась да так и забылась. Дернул за шнур-понужалку, завел моторчик - сразу одним лишь звуком, и тишину, и гладь речную нарушил. Всего тут и ходу-то до Шанежки - десяток минут, но это на моторе - десяток... И вот наконец за первым носком - плесо-вадега. Остановил мотор и, боясь напороться на остатки кольев, осторожно проплыл то место перед вадегой, где колхоз многие годы перекрытие семужье держал. Подтолкнулся к устью Шанеж­ ки, туда, где громадное серое бревно посреди речки одним концом поверх порога выглядывает, другим - в омут, в самое устье Шанежки воткнулось. Накинул ве­ ревку на гвоздь, вбитый в бревно под водой... Взял спиннинг. Не с блесной - семгу он сегодня ловить не намеревался, а с муш­ ками, с якорьками, обмотанными по веретенцу ворсистыми цветными нитками. Гре­ мя досками, положенными на дно, прошел в самую корму. Снасть оказалась запу­ танной. Пришлось сесть. Один якорек с подлеском освободил, другой. Чтобы снова не запутались, кинул распутанные за борт. И в тот же миг под бортом взбухалась рыбина и, рванув и еще раз взбухавшись, метнулась вниз по течению. Пока следу­ ющий крючок за борт не зацепился. Понятно, что хариус. Решил, что с якорька ры­ бинка никуда не денется, видал он харьюсов, принялся дальше распутывать. Но тут же, едва следующий якорек выпустил, - еще один хариус. Тоже рядом с бортом. Пришлось выбирать. Не вставая, пользуясь тем, что отлив набрал силу и Шанежка студеная, впадая в Шестьденьговку, хорошо леску оттягивала, натаскал и набросал в лодку хариусов десятка два. И когда Ажгибков с Шофером, немало потрещав ку­ стами, выбрались наконец к устью Шанежки, горка рыбы, уже начищенной, лежала на бережке и даже вода на примусе вот-вот должна была закипеть. - Как хотите, - сказал Прелый, - но дайте похмелиться! Можете ловить, мо­ жете спать, но через час - ложки на товсь! Семгу вашу варить не будем, хариусы вкуснее! Похмелили. Ушли вверх по берегу со спиннингами. До чего ж медленно потянулся день! Плюнул Прелый, что один, принял еще граммов с полсотни, от тоски. Вот они - самые худые часы, самое тяжкое время в жизни... С похмелья, после второй рюмки. Потому что после второй, да если еще одну, наваливалась на Ива­ на Андреевича безотчетная и, кажется, даже беспричинная тоска... Немыслимая! Ибо тоска и тяжесть тупая в голове и в душе есть, а мысли при этом - ни единой, ни самой что ни на есть крохотной. И безбрежность муторная, и такое - будто ни сиденья под тобою, ни стола перед тобой. Ладно, когда дома проснешься, - там страх пред женой, стыд перед сыновьями не дают тоске заполонить все во­ круг, как бы прокалывают тоску и вспугивают, но вот если - никого, как сейчас... Обычно, чтобы переступить через жуть сугубую, Иван Андреевич стремительно, с каким-то страхом хватался за третью рюмку, за четвертую... И сейчас, если б не сознание, что бутылка - чужая, рванулся бы к третьей рюмке. Но все-таки се­ годня легче: и котелок вот, и где-то за носочком неподалеку - такой всплеск. Поч