Маслов В.С. Собрание сочинений. В 4 т. Т. 2. Мурманск, 2016.
Проклятой памяти 205 занимаешься: то с отелами, то с искусственным осеменением, да и к роженицам вместо акушерки то и дело по старой памяти зовут! Каково-то саму себя - в глу бокой консервации, в замораживании, можно сказать, держать! А и вся от этого не замерзнешь ли?.. Одна мысль, лживая или не лживая, до поры до времени спа сала: «От меня это не уйдет, да и рано еще, зеленое еще во мне!» Уговаривала себя да и перед другими как бы оправдывалась: «Отчего нынче - одни разводы? Ви дели, почувствовали молокососы - есть форма! Хвать скорее! А яблоко-то - еще только по форме яблоко. Вот и выплевывают, вот и разводы!» И вдруг, как душ огненный, сама себе: «А не перезреешь? А яблочко-то твое не упадет само по себе, к ногам, к любым, оттого, что ничья рука, чтобы сорвать, уже не поднимется?!» Были, были, подкатывались мужики - деревне неведомые, глаз бросали и даже руку пытались класть. А когда в Кокуру летала, в гостинице эти же самые и сломать ее и упоить пытались, пока сами не упьются и за дверь не будут вышиблены, работнич ки районные, временно приезжие, за которыми пригляду здесь нет, поскольку жены, если имеются, оставлены в городе областном квартиры караулить. Но это все была мерзость, и могла ли Валентина до этого опуститься!.. И вот в таких случаях и вправ ду Митька перед нею, их отсекая, стоял - буквально прикрывал, нависая, - холодный, мощный, необъяснимый в своих страстях и просьбах, не привеченный, но и не оттор гнутый. Но если б только такие! Был, провожал еще один, не такой, до сих пор пла кать хочется... Дорогой. Зои Ивановны и Ивана Прелого сын старший. Провожал! Но улетел, давно уж улетел, как сгинул... И уж тут-то Дмитрий ну никак ни при чем! А время шло. А она, Валя Опарина, так и оставалась - по-прежнему прекрас ная, умевшая, когда условия позволяли, неброско, но со вкусом одеться, что даже и у Текусы самой глаз притухал, и все такая же никем ни приюченная, - жила в своем доме вдвоем со старой матерью, и даже дядюшка с теткой во вторую поло вину дома наезжали от детей из городов все реже и реже. И вдруг... Стала она вдруг чувствовать вроде как взгляд чей-то, порой даже оглянется удивленно, что за чудо? Уж не спятила ли от своих тревог и сомнений? И всякий раз убеждалась - никто не смотрит! Вот где чудо-то! С трудом застав ляла себя приходить в чувство и не оглядываться... Пока... Моется она однажды в душе на ферме, или - как теперь принято говорить и писать - на комплексе, только что новую ферму на двести коров пустили и такие удобства в пристройке, что и не снились: отдельная молокоприемная, водогрейная, комната отдыха и чего только нет, и вот это чудо - душ. Пофыркаешь под ним, намаявшись за день, и уж другим человеком домой бежишь, в выходной одежде стали на работу ходить... Так вот однажды моется она, плещется - только брызги во все стороны, и опять это чувство - смотрят! Откуда бы?! Обернулась - занавеска не дотянута до краю. Уставилась, от воды отряхиваясь, туда. А в трех шагах, через коридор, прямо на нее - открытые незащищенные глаза разнокалиберные! И такая в них тоска и радость, такая тоска и почти восторг! Ахнула, заслоняясь, занавеску задернула. Да, это был тот самый взгляд, который прежде она принимала за наваждение. Отчего же раньше она не могла понять - откуда он? В том-то и дело: даже в бреду горячем - ну не могла бы она на Косого подумать! Ходит, работает, - безмолвный, как тень, и везде поспевающий. Он был как всякая автоматика: не ломается, ис правна - ее и не замечаешь. Домылась спешно, раздернула занавес, чтобы одеваться, и, вздрогнув, задер нула снова: он все еще был тут, и взгляд его - все тот же, будто он и сквозь занавес все видел.
Made with FlippingBook
RkJQdWJsaXNoZXIy MTUzNzYz