Маслов В.С. Собрание сочинений. В 4 т. Т. 2. Мурманск, 2016.

198 Виталий Маслов него Германа - порывистого, обидчивого, яростного до слез - ничего, кажется, не осталось. И если б не те же разнокалиберные глаза да не та же копна волос несуразная, в которой шапка-ушанка как бы затерялась где-то посредине, можно было б подумать: да уж Герман ли это? Впрочем, и глаз его странный, не до кон­ ца закрытый, прежде глядел не так, прежде он всегда был вроде бы удивленный. За тот прежний взгляд - вряд ли его Косым прозвали бы. А теперь вот - Косой да Косой. - А как же Дмитрий? - спросил Горя тихо, но не сдерживаясь. Герман голову чуть-чуть приклонил, глаз большой, насколько мог, смежил: - О чем? И пока Горя несбивчиво, но горячо и пространно говорил и повторял то, что хотел сказать, взгляд бывшего приятеля и сотоварища целиком ушел в себя, - настолько, что, казалось, он уже и забыл о Горе... Наконец что-то вроде усмешки по лицу его проскользнуло, перебил непонятно: - Дураки, вот и говорят... И ты... Тоже, как все, след боишься упустить, капли слизываешь. Отвернулся и, едва заметно прихрамывая, отправился в коровник. Взял у две­ ри метлу и, не удосужив больше Горю взглядом, стал, отодвигая осторожно коров, подметать ближний полок. Горя как бы остыл. Как бы сама обстановка на место его поставила. И ему как- то странно стало. Пошел обратно, не солоно хлебавши. А Герман изменился не теперь. Что-то с ним стряслось уже давно, когда до окончания десятилетки оставалось меньше полугода. Едва вернувшись с зим­ них каникул в интернат в неблизкую соседнюю деревню, он с ходу же безоглядно и, как теперь Горе кажется, не очень умело кинулся завлекать одну из тамошних девчонок деревенских. И сразу же - стычка с парнями до кулаков, потом еще стычка. То с одним парнем, то с другим. И не только со школьниками. И началось что-то поганое: Германа стали дразнить глазом незакрывшимся. И наконец Герман был избит. В клубе. Не столько больно, сколько обидно: семеро, став в круг в сенях темных, перекидывали его на кулаках от одного к дру­ гому... И опять, говорят, из-за какой-то девчонки. Мол, «отрекись!» - требовали. А на следующий вечер, уже ночью, намотав на руку ремень с бляхой, подкарау­ лил Герман зачинщика вчерашнего и - один на один - на мосту посреди деревни, без свидетелей, отдал долга столько, сколько считал нужным. И сбросил обидчи­ ка вниз в сугроб, благо не очень холодно, не замерзнет. И сразу же, ночью, надел лыжи и ушел, не разбирая дороги в сторону Шестьденьговой ГЦельи. И что только не делал его отец, чтобы уговорить сына вернуться и закончить школу. Говорят, что под конец, от бессилия, бил он единственного сына, оставше­ гося при нем, как Сидорову козу, а сын при этом, лежа на кровати лицом в подуш­ ку, не пошевелился и звука не издал, - лишь так руку свою искусал, что безымян­ ный и мизинец на левой руке до сих пор не сгибаются. С тех пор Герман дома. Отец, говорят, на коленях прощения просил, но не только слова - звука с тех пор от сына не слыхал. А когда и в правлении принялись было Германа наставлять, - мол, в колхозе для него даже и работ пока подходящих нету, - сказал: - К конюху в помощники! И ни слова не добились больше.