Маслов В.С. Собрание сочинений. В 4 т. Т. 2. Мурманск, 2016.
Из р ук в руки 159 в свой дом. Ни взглядом, ни похмычкой не оказывал Трифон своего особого отно шения к дому, будто и сам навсегда забыл, что когда-то родился в нем. Не зря Трифон перед Паисием похвалялся-выставлялся, что не по-паисьево- му, не крейсер-линкор-ледокол-страхолюдье, а новоманерную класса «река-море» посудину шьет. Чтобы и сидела мелко, и чтобы на волну в море выскакивала рез во, и чтобы кубрик в носу - при нужде спрятаться. Инструмента у Трифона хотя и поменьше, чем у Паисия, но тоже - вся стена завешана. А поветь у него Паисьевой даже побольше, и вид у нее другой: длиннее, стропила звонкие выше, вместо полотухи - курятник в углу допотопный решет чатый. Чтобы на море глянуть, надо было бы Трифону в комнаты сходить, а разве захо чется от дела отрываться, если работается! Лишь когда поблизости, в реке уже, мо тор застучал, рубанок, до конца доски не дойдя, замер. И сразу ветра шорох по кры ше заставил о моторе забыть: «Заподувало!» И хотя па тоням после утренней воды идти не Трифону, - кого на веку в Крутой Дресве свежий ветер не тревожил? Если Трифону недосуг в окошко пялиться, то Павлу Петровичу - что еще делать? Сидит, чай попивает. До сеток еще долго, не раньше полдевятого идти.. На этот раз не на большом черном столе питаются, а на маленьком, напро тив печного устья. И тесновато тут - сзади комод с радиостанцией поджимает, и на море глядеть неловко - голову приходится направо выворачивать - раздра жает это, но что поделать, если чай пить по утрам тут принято. Паисьев карбас Паша увидел уже напротив Дресвянки, узнал. Обратил вни мание, что волна через карбас и раз и другой перехлестнула, нахмурился. Тося с утра слова не проронила. Все еще - за позавчерашнюю встречу с Осей. Видно было - будто набухала все более она от раздиравших ее чувств. Но знал Паша - ничего большого случиться не может, пошумит Тося, разрядится, и на этом, так сказать, сердце успокоится. Самое, до чего в их семье дело доходило, - делились-разводились однажды. Схватил тогда Паша громадную пуховую перину с кровати, тряхнул, чтоб вну тренности в два конца, перехватил посередке: «Режь!» А Тося будто того и ждала: щелкнула ножницами, не задумываясь: «Теперь так и держись обеими руками! Твой лозунг! Держись, Павел Петрович!» Нормально все кончилось, сделали по душки, такие прекрасные получились подушки... Когда сегодня Паша из горницы вышел, все уже было на столе. Только выну ла Тося кастрюльку из устья печи, выложила из нее, из-под крышки, кусок хлеба горячего на тарелку: ухитряется Тося старый черствый каменский хлеб свежим делать... И сразу - вон из избы. На крыльце огляделась. Из-за низкой ограды-поленницы олени Ростиковы головы тянут. Аж затряслась вся - будто пар из нее выходить стал. Не пожалела ковшика эмалированного, что был в руках, - запустила что было силы. Так, что со звоном от лба оленьего ковшик рикошетом отскочил и на болото улетел. Шарахнулись олени ошалело и - под гору, к деревне. Другой бы на месте Тоси выругался, а она - нет. У ней даже в уме ни единое слово не пошевелилось. Так, ковшиком только и обошлось.
Made with FlippingBook
RkJQdWJsaXNoZXIy MTUzNzYz