Маслов, В. С. Собрание сочинений. В 4 т. Т. 1 / Виталий Маслов ; [сост. В. У. Маслова ; ред. Н. Г. Емельянова]. - Мурманск : Дроздов-на-Мурмане, 2016. - 527 с. : ил., портр.

94 95 Виталий Маслов Свадьба Репетировали долго. Сперва пьеску – у Егоровны она была заранее по ро- лям расписана, после – песни, много-много песен пели, на ходу подбирая, которые в концерт поставить. А потом избач пришёл, обсудили, у какой старухи какой сарафан для концерта выклянчить, и снова пели, с избачом, уже те, которые для сцены выбраны. ИЕгоровна вдруг распелась. Да так, что не забыть ни пенья ее, ни этого вечера никогда. И не только, вероятно, одному Ивану. И не только потому, что слышали ребята пенье такое впервые, что сама гитара с её шепотом и грустью была неслы- ханным в Крутой Дресве инструментом... Долгие нездешние золотые пальцы Егоровны едва касались золотых струн на золотой гитаре – печь почти протопилась, и всё в комнате сделалось пепель- но-золотым, – касались легко, вольно и нежно, а песня – уже самая первая – была и сказочной, и осязаемо-вещественной: вот она – печурка печальная, руку протя- ни или спиной прислонись. Это ее, угасающей печурки, огонь в каждых глазах от- ражается. А в то же время – вроде бы и не ее, вернее – не только ее: слушая песню, ребята как бы в другой огонь вглядывались, в военный, и за тем огнем страшным недавним виделись им, как и Ивану, отцы свои – отцы, отцы, которые уже никогда не вернутся... «Печурка» была распевом. Полились другие песни, одна за другой, и все – какие-то удивительно не дресвянские, хотя вроде порой и слышанные где-то, и в то же время – нет, неслыханные!.. Голос Егоровны – мягкий, грустноватый и какой-то обволакивающий – тек ровно и тихо, почти невозмутимо, хотя и стре- лял кто-то в песнях, и падал кто-то, и мерз, и плакал кто-то, и плакал... И, заворо- женные, улетели ребятишки-подростки куда-то далеко-далеко, и смотрели Его- ровне в рот, и в ответ на слезу, которая вдруг выкатилась на длинную ресницу ее, не одну слезу уронили ребята, не опасаясь, что кто-то увидит, что кто-то смеяться будет. Не оттого ли так потрясли их песни Егоровны, что души ребячьи предыду- щей спевкой были навстречу новым песням доверчиво распахнуты? Не потому ли и открылось ребятам тогда вдруг такое, что вряд ли до конца жизни забудется? Не по этой ли причине и стал для Ивана предновогодний вечер у Егоровны тем единым мигом, прекраснее которого не бывает?.. Ведь не последний раз видел тог- да Иван Егоровну – встречал он её и слыхал и в сорок восьмом году, и в сорок девя- том, – жизнь к тому времени пошла в гору, причин и поводов для песен не убыва- ло, а прибывало. Однако пения такого, такого переполнения душевного пережить больше не довелось. Не всё, видимо, зависит от сытости. И даже не от того, куда жизнь идет... Вечер тридцатого декабря сорок седьмого года... Не его ли свет пал на душу Ивану, когда услышал он, вылетая с рынка, голос Егоровны?.. Потом, в пятидесятом, приехал он, уже из Архангельска, а в деревне – другая фельдшерица. И хотя знал, что каждое лето, пока деревня была жива, Егоровна наведывалась туда, встречать её больше не приходилось. ................................................................................................................................................ К самолету Иван успел. И на новый пароход не опоздал. ................................................................................................................................................. Но до сих пор, который уж год, жжет ему ладони, что не хватило в нужный момент догадки, разуменья или ещё чего-то, что не к Егоровне, а к кому-то друго- му с цветами кинулся... 1978 Свадьба Они встретились под обрывом среди карбасов, оставленных отливом на бере- гу. Негустой туман наползал с реки и оседал на бортах сероватой влагой. – Куда, парень, по-дорожному? – спросил Евгения Степановича, большого сутуловатого старика с крючковатым носом и обвисшими бровями, другой старик – тоже немалый ростом, но ещё более старый и сухой настолько, что вертикальные складки на шее напоминали мехи старой гармони. Лицо его казалось игрушечным за пышными снежно-белыми усами. – Здравствуй, Фомич! – Евгений Степанович поставил чемодан на ближний карбас и протянул было руки, чтобы Фомича поприветствовать, но тут же отдер- нул их и спешно прикрыл уши. Первый утренний заводской гудок скатился с обрыва, заревел оглушитель- но и протяжно на много миль окрест: над рекой Мезенью, стремительно летящей мимо стариков к морю, над молчаливыми морскими судами на середине реки, над широким низким заречьем. – Окаянной! – пробормотал Евгений Степанович, когда гудок смолк. – Ра- ненько ты, Фомич, раненько зорюешь. А я вот в Круту Дресву срядился. Может, и ты – со мной? – Не, парень, до весны, пока люди снова в деревню не потянутся, не бывать мне в Дресве, – степенно ответил Фомич. – С месяц-то можно бы ишо там пожить, да ведь сыновьям-невесткам приведется лишной раз досадить: увези, привези... И оставлять одного меня побаиваются: отошли мои годы... Зорюю вот... Тяжело утром в здешних покоях. – Что и говорить... Теснота! – поддержал Евгений Степанович, становясь ря- дом с Фомичом лицом к реке. – Не, парень, Евгений Степанович! Теснота – не беда. Не в углах дело. До- ма-то, бывало, с утра день до вечера чем-то дельным занят: обойдешь все, к месту приладишь, за робятами приглядишь, и хошь ни во что вроде не встревашь, однако на тебе, считай, обличье дома держится. – Вздохнул, продолжал: – Человек без за- боты – не человек... Выйду вот утром – и сюда. Пораньше, чтобы людям глаза не мозолить. Поброжу окол карбасов... Новой раз полегче станет, а новой... О-хо- хо!.. Зорюю вот, Еня-земляк, зорюю... А ты чего вдруг в Круту Дресву? – Неужели не слышал? Ванька Воронин женится! – довольно улыбнулся Ев- гений Степанович. – Вот те на! Иванко Воронин... Которой? – Константинович.