Маслов, В. С. Собрание сочинений. В 4 т. Т. 1 / Виталий Маслов ; [сост. В. У. Маслова ; ред. Н. Г. Емельянова]. - Мурманск : Дроздов-на-Мурмане, 2016. - 527 с. : ил., портр.

88 89 Виталий Маслов Егоровна Возвращаясь через скрипучую, темную при закрытых воротах поветь, вспом- нила Анфиса Алексеевна, как недавно, получив от бывших соседей письмо с раз- решением ломать на дрова правую половину дома, нежилую и обветшалую, Кон- стантин Семёнович пообещал: – Вот созову стариков, разворочаем, раскатаем ту половину и прорублю два окошка на реку на свою. Сиди, Анфисушка, да во все стороны поглядывай! – Полно зубоскалить-то! – проворчала тогда Анфиса Алексеевна, а сама до- вольна была бы: не надо бы каждый раз, старика из реки ожидая, по жуткой пу- стой повети опорками шаркать. – Век на мне зубы точишь! – Прорублю!.. Анфиса Алексеевна подняла самовар на стол, налила чашку и долго, вздыхая, глядела, как падают одна за другой из крана редкие капли. Костя всегда что-нибудь да обещал Анфисе. Раньше, когда семья даже за большим столом вся сразу не умещалась, как са- дился Константин чай пить и видел, что Анфиса едва успевает чашки наливать, так каждый раз прикрикивал на детей: – Придержите чашки! Дайте матери хоть глоток глонуть! – И добавлял: – Приделаю к самовару сзади другой кран. Пускай сами наливают. И вот, много лет спустя, одиноко сидя за самоваром, всплакнула Анфиса Алексеевна, вспоминая о том трудном счастливом времени и о невыполненном обещании мужа. Падали и падали капли... И думала Анфиса Алексеевна, что, может, и вправду прорубит Константин окно на реку, и очень она опасалась: не получилось бы, как с кранами к самовару, – может статься, что даже в те окна, которые есть, смотреть некому будет... 1970 Егоровна В кои-то веки зашли в Архангельск, но даже и на этот раз с ходу приказом встретили: срочно, сегодня же, лететь Ивану в другой порт, принимать там новое судно. И оставалось времени для Архангельска – час. У Ивана же давно решено было: при первом заходе в Архангельск цветы не- знакомой женщине отнесет. Она, незнакомая, послала ему в море радиограмму с доброю, радостною для него вестью и тем не только скрасила, но и как бы уко- ротила все его последние, не самые легкие, рейсы. Что за весть – в другой раз, но о цветах он ещё в море поклялся, а уж коль поклялся – изволь действовать. Даже если и от тех шестидесяти минут, которые тебе для Архангельска отпущены, ещё на рейдовом катере секунды, как семечки, отскакивать начали. Рассчитал: от причала до рынка – пять минут, от рынка дворами до библио- теки, где работала та женщина, – столько же, от библиотеки до улицы Поморской, до аэропортовского автобуса, – десять. Итого – двадцать плюс полчаса до аэро- порта. Должен успеть! Выбегая с букетом из рыночных ворот – тех, которые рядом со старым мор- ским вокзалом, глянул мельком на время, повеселел: «В графике!» И вдруг, ещё руку с часами не опустил: – Ванюша... Бархатный, тихий, чуть рокочущий, слегка насмешливый – невыносимо зна- комый голос! Как бы запнулся. Кровь от лица отхлынула и сердце приостановившееся пе- реполнила – болью, теплом, радостью. Резко, почти судорожно повернулся, дер- нулся навстречу голосу: – Егоровна? Она стояла на узеньком тротуарчике, спускавшемся вдоль амбарной кир- пичной стены к рынку, – высокая, по-прежнему стройная. Совсем седые, никогда не знавшие краски волосы всё так же туго зачесаны назад, и тяжелый узел их всё так же чуть перевешивает назад голову. А губы полные, как и раньше, накрашены не просто ярко, а пожалуй, даже вызывающе ярко. – Неужто?.. Неужто ты, Ванюша?.. Стал какой!.. – радость Иванова словно и её тихо захлестнула, руки к сердцу вскинулись. – Как хорошо-то, Ванюша!.. Вижу, что торопишься... Беги! А Иван – как забылся, столь встреча эта была неожиданна, столь желанна. Глядел на Егоровну растерянно и светло, и взгляд его, да ещё цветы растрепанные, да ещё его устремленность куда-то – будто само счастье, каким представляла сча- стье Егоровна, вдруг глянуло на нее. – Ой, Ванюша... Ой, хорошо-то!.. Теперь и я на неделю... – А у самой – грусть в голосе. – Беги, Ваня! Беги! – повторяет, но уже как бы в себя глядит. – И вправду – с катера на самолет. Меньше часа! А вы? – Беги!.. Я – на пенсию! – Рука на груди вскинулась вроде и довольно, и ногти яркие – будто ягоды рделые, но в глазах Егоровны, теперь у ней растерянность промелькнула. – Адрес мой... Загляни когда... Беги! Протянула руку. Пальцы – длинны и прохладны. И, как голос, бархатны... Сквозь толпу, натыкаясь на людей, пересек набережную, добежал серединой недлинного глухого переулка до знакомого тупика, нырнул в допотопную щель в заборе и оказался во дворах, у библиотечного подъезда. И вот тут, уже у подъезда, вдруг точно в стенку со всего маху разлетелся: от- шатнулся, уставился на цветы, готовый уронить, оглянулся потерянно: – Не отдал!.. Ей-то! В один, кажется, миг снова очутился на рынке. Обежал цветочные ряды и прочие, невелик и весь архангельский рынок, – нету! Через другие ворота на улицу вылетел – нету!.. Пришлось опять тем же глухим переулком, в ту же щель... И коль уж не повезет, так не повезет. И библиотекарши незнакомой, к кото- рой торопился, тоже не нашел, не оказалось на месте. Положил тихонько цветы на её стол, на бумаги, и, не ответив полюбопытствовавшей соседке, без оглядки – к Поморской. Подумал, влезая в аэропортовский автобус, что вскоре, возможно, опять доведется зайти в Архангельск, и обязательно тогда Егоровну найдет, навестит, и не такой ещё ей букет принесет. Однако попытался адрес вспомнить и не смог: растряс, пока бегал.