Маслов, В. С. Собрание сочинений. В 4 т. Т. 1 / Виталий Маслов ; [сост. В. У. Маслова ; ред. Н. Г. Емельянова]. - Мурманск : Дроздов-на-Мурмане, 2016. - 527 с. : ил., портр.

84 85 Виталий Маслов Никола Поморский – Мужик сторонний заходил. Такой ласковой да угодливой. Все сперва при- глядывался, хвалил всё да выспрашивал. Я уж было забоялась: не шпион ле? Услышав про шпиона, старик усмехнулся: в конце лета приходили на сво- ем катере пограничники, беседу проводили. Подумал снисходительно: «Давно надо было вашего брата баб мобилизовать. Живо бы полон хлев нарушителей наимали!» – А вышло, – продолжала старуха, – ездит по деревням иконы собирать. Гово- рит: «Книгу об вас хочу написать». Я ему: «Нечего про нас писать, мы никому худа не делали, никому не мешали». Тогда сказал, что не будет писать, он не писатель, в кино роботат, а книги так просто пишет. Горестно поджала губы Анфиса Алексеевна: – Посулила я ему каку ле икону дать. Как не дашь, ежели таку дорогу нароком ехал. Константин Семёнович слушал ее, повернув голову к окну, и Анфиса Алек- сеевна тоже наклонилась посмотреть, что это её старик на улице разглядывает, только ничего интересного не увидела. Соседский дом с колом в воротах и вы- шитыми занавесками на окнах – будто не насовсем хозяева уехали, а вышли ку- да-то на часок. Далеко над мезенским устьем журавли в чистом воздухе кружат – не торопятся на юг, значит, два-три дня большого снега можно не ждать. – Посулила, а теперь не знаю, что и делать. Воно на повети полон сундук икон, да их не дашь – сгноены да ободраны: когда креневской дом ворочали, под полом насобирала. Торопилась бабка Крениха, когда прятала, – ни завернуть, ни скласть по-хорошему не успела. А перепрятать не довелось – померла. По манерам-то, от австрийцев 1 ко Креневым иконы попали... Так вот я и думаю: как таку гниль человеку дашь? Отдаим, думаю, Миколу большого Поморского. Константин Семёнович поглядел в передний угол, куда года два назад водру- зила старуха метрового Николу в чеканном окладе. Парусные кораблики, нарисо- ванные внизу, казались игрушечными, зато четко и выразительно были очерчены проемами в окладе их контуры. – Да, етого, – подтвердила Анфиса Алексеевна и перекрестилась. После второго стакана Константин Семёнович встал, дошёл до запечья, вытер испарину чистым полотенцем и вернулся к столу. – Все равно, – сказала Анфиса Алексеевна, подвигая мужу следующий ста- кан, – приведетсяМиколу бросить. Такого большого с собой не повезешь. Селетну зиму переживем дома, все-таки двенадцать душ на деревне, а что потом – никто не знат. Тетка Лизавета, ежели до весны дотянет, на другу зиму уедет в Мезень к племянницам. Клавдея в приют сряжается. Может, и нам... – Анфиса Алексеевна вытерла глаза и долго сморкалась в подол. – Может, и нам ендать 2 приведется. Те иконы, которы в горнице, те – собойны: материны да бабкины, их не оставишь. Отдадим, Константин, Миколу большого... Анфиса Алексеевна подошла к иконе, чуть прикоснулась к ней пальцами: – Будто сегодня писана. Оклад немножко проломлен, дак то когда от Сень- ки Голоушкина с вышки при обыске кинули. Пролом-то я светлой бумагой из- под чаю заделала: пыль меньше попадат. Анфиса Алексеевна села на лавку между иконой и мужем, поглядывая то на икону, то на мужа. 1 А в с т р и й щ и н а (или поповщина) – один из староверческих толков. 2 Передвигаться с места на место вместе с чумом, менять стоянку. – А что, дедко? – голос её зазвучал вдруг решительно. Но решительности только на эти слова и хватило. Она тут же замолчала, потом задумчиво, с опаской добавила: – И впрямь Микола-то етот несчастливой... Она прислушалась к собственному голосу, будто пытаясь понять, что сказала. – Привезли его в наши места, когда моя бабка в молодках ходила. И уж тогда, в старину, он почитался за древлее благочестие... В ту вёсну всех, кто ушел на зверо- бойку – там и дедо мой был, – оторвало вместе со льдом и отвалило в голомя. Того ради, чтобы хоть где ле перенялись промысловики на берег, и привезен былМикола ко морю. Под окладом сбоку вырезано: «Жертвуем...» Довезли икону до Криулина Носа и поставили там избу-часовню. Только не помогла икона – довелось моему отцу осиротеть не родившись. Тогда и сказано было: «Несчастной етот Микола». Константин Семёнович молча тянул чай, молча поглядывал в окно. «Как не помнить ту часовню, – думал он. – Ладно была поставлена: дважды прямо к ней со льду перебегали. Обрадуешься и запомнишь, ежели дальше Криу- лина Носа зацепиться уже не за что – верная гибель. Лежишь, бывало, на нарах в часовне и думаешь: не будь этой черной избы – на берегу замерз бы. А Николе потому и старости нет – прокоптился в своем углу». – Когда церкви зорили, – говорила Анфиса Алексеевна, – часовен на бере- гу не ворошили, только всё божественное вон высвистывали. А вот криулин- ская – по несчастью – занялась. И ведь надо же тому быть: на сотню верст кругом ни души от путины до путины не живет, а тут – вот ведь как совпало! – Сенька Го- лоушкин ехал мимо на оленях, увидел дым, привернул, успел выташшить из огня икону, увез к себе домой в Камбальницу... И долго ле у Голоушкиных простоял Микола? – полугоду не простоял. Весной Сеньку увезли куда-то, и с той поры ни слуху от него, ни духу, А у Миколы оклад изуковечили... Как, через чьи руки, не знаю, но попал Микола после Голоушкиных к нам в деревню, к тетке Феофанье. И подумать только: двух месяцев не прошло, как тетка икону приютила, – дядю Кирилла забрали. Вот и суди – счастливой ле етот Микола... Ведь пускай и воро- тился дядя вскоре, а всё равно... Тяжело вздохнула Анфиса Алексеевна. Еще раз подошла к иконе, заботливо смахнула пылинки, потрогала то место, где блестела из-под оклада оберточная бу- мага. Видел, понимал Константин Семёнович: все, что он сейчас услышал, говори- ла старуха не ему, а себе самой – сама себя уговаривала. – Когда к Феофанье зять в дом пришёл – как-никак секретарь сельсовет- ский, – переселила тетка Миколу из переднего угла на подволок. А когда сельсо- вет стали закрывать и заповозил зять Феофанью на сторону, принесла она Мико- лу ко мне. «Жалко, – плачет, – беспризорного бросить, возьми его, Анфуса, себе». Не из-за того ле и наш дом опустел? А может, за грехи наши? Ведь всё увидит – воно какой глазастой! На веку таких не видывала... – Анфиса Алексеевна говорила теперь обыденно, даже ворчливо: –Сказать без опаски, так, может, и деревня наша из-за него, из-за Поморского, опустела. Сам посуди: был он на Криулине – и нету Криулина; был в Камбальнице – и уж пятой год деревня пуста стоит; не успем оглянуться – и про нашу скажут: «Была деревня. Крутой Дресвой звали». Мужик-то сторонний-то деньги совал, – тихо, не оборачиваясь, добавила она, – десятку. Выдумал: за икону – деньги. Не взяла я. А догадается бутылку поставить – пускай ставит, вместе выпьете. «Старуха, старуха! – думал Константин Семёнович. – Росли вместе, жизнь вместе прожили, все-то, кажется, я о тебе знаю: и что скажешь – знаю, и что не ска-