Маслов, В. С. Собрание сочинений. В 4 т. Т. 1 / Виталий Маслов ; [сост. В. У. Маслова ; ред. Н. Г. Емельянова]. - Мурманск : Дроздов-на-Мурмане, 2016. - 527 с. : ил., портр.

72 73 Виталий Маслов У Стивидорного Бабка успокоилась сразу, вдруг. Вытерла лицо. Устало, обыденно сказала: – А куда ни кинь, всё – клин... И зачем они Артюге, сетки-то? Завещать буду, чтобы не давал себя на изгиленье, не давал мучить себя, не маялся здесь, а бежал бы куда глаза глядят. Хуже не будет. Встала, завалила обручи на чунку, ответила председателю: – Вересов-то за хлевами тоже опасаться нать. Никому не сказывала я, а ты – сам ты теперь председатель – знай. Позапрошлу зиму упросили меня в хлевах ночами сторожить. И сразу на подозренье взяли. Потому что Артюгу на хлевы с собой брала: стала к старости в одиночку-то бояться чего-то, да и назем сгребать, середу мести по- собит, просить его не нать... Дак три человека две ночи саму меня сторожили; не дою ли по ночам коров да не пою ли тем молоком Артюгу... Щурились сверху в ту дыру, через котору сено коровам спускают. А потом пришли да сами, бесстыжи глаза, и ска- зывают: «Мы больше не подозревам!» Потяни я сейчас сетки в вереса, а кто-то, мо- жет, уж неделюменя караулит. –Попросила участливо председателя: – Ты, мужичок, высоко вскинулся, дак ты верь людям-то... Они не хуже за войну-ту, а лучше стали... Председатель никак не мог отделаться от ощущения нереальности происхо- дящего. Сказал всё ещё несколько рассеянно: – Лето ведь, бабка! А ты на чунку склала-то! Тележка рядом! И увидел, как глаза у бабки испуганно расширились. 22 Вернувшись в Слободу после крутодресвянского похода, Васька Щепихин переступил родной порог как раз перед вечерним чаем. И, к удивлению своему и радости, застал дома отца. Застолье собралось людное – отец, младший братиш- ка, две сестренки, жена старшего брата, – успевай мать чашки наливать! А у матери сегодня – не просто чай. Мать сегодня первой свежей картошкой угощает: ставит горячую в двух мисках сразу по ту сторону самовара и по эту – и довольна безмерно, что стол не пустой. – Рвать-то ещё рано... – улыбается она радостно, а говорит, будто отправдыва- ется в шутку. – Так я взяла да подкопала на варю. А кожуры-то совсем пока нету – и не чистила, перемыла только по-хорошему! Мать не просто застолью родному, людному да веселому, рада. Она, помимо того, всё ещё опомниться не может от столь великой семейной удачи: сын-то и при доме остался, и при работе, и при ставке хорошей, и при паспорте – всё сразу! Не редкое ли для Слободы везенье?! Сперва, правда, растерялась было: ведь эта самая инспекция родного Васьки- ного дядю недавно посадила, а потом она, мать, одумалась: оттого, что сын в ин- спекцию пойдет, хуже добрым людям не будет... Васька, обжигаясь сперва картошкой, затем чаем, возбужденно и весело по- глядывает на раскрытые рты брата и сестренок и рассказывает, и рассказывает о первых, столь необычных своих приключениях. – Что бы вы думали?! Нашли мы хоть что-нибудь?! Ничего! Даже у рукомой- ника сетки старой нету, чтобы руки вытереть! Он кивнул на умывальник, около которого висела нарезанная ровными поло- сками и перехваченная ниткой старая сетка, отстиранная до белизны. – Во всех домах висят, а тут, как в насмешку, и эту спрятали. Не зря предупре- ждали: «Не верь дресвянам – народ ушлый!..» Мало того, идем обратно к карбасам к своим, идем... Ваське вчера это смешным не казалось, а сейчас кажется смешным, рассказы- вает он с улыбкой: – А в карбасе-то нашем даже и тех сеток, которые до Дресвы были насобира- ны, нету. Ни одной! Васька сделал паузу и серьезно поглядел сперва на сестренок и брата, потом – на всех остальных. – Понимаете, чем пахнет?! Инспекция тут и милиционер тут, и – из-под носа! Зло от такого позора взяло! Вижу – старуха на обрыве с ребенком. Жердина над- ломленная, а не старуха. Ну, я – полегче других на ногу, вылетел сразу наверх, прямо к ней: «Здравствуйте, бабушка! Не видала, кто мимо тебя с сетками пробежал? Сет- ки украли у рыбнадзора!» Эдак наклонила голову – прямо к моему лицу, как вот я к самовару, – Васька уставился в самовар, подмигнув своему отраженью, – и чувствую, только что не издевается: «Что ты, парничок! Я и тебя-то худо вижу! Ты ч-е-ей?..» Надо же! Народу мало, каждый человек на виду, и никто вроде не видел! Не выдают вора! Когда до милиции очередь дошла, она умней меня взялась за это дело. Склад- ной – по следам! Песок сырой, как на картинке след каждый. Бежим подгорьем по следам к здешнему концу деревни и – наверх, к пограничной вышке к старой. И – по- жалуйста! – на первой же поленнице перед первым же домом – сетка. Наша! А в доме, – Васька развел руками, – никого! Через два дома – снова сетка на дро- вах. И наконец видим впереди... – Васька улыбнулся, показал сестренкам язык. – Вот он, вор! Снова перед поленницей сеткой ворованной трясет! Начальник наш устьевской как кинется! А там... Вот уж комедия-то началась, будь оно неладно! А там – старуха черная в пальтухе стеганой. Смотреть не на что! Кажется, как её ноги до сих пор носят? А воно сколько сеток уперла!.. Начальник под- бегает, мы идем, а она знай трясет – растягивает сетку по дровам, будто и не видит. Я бы опешил, если бы вот так на старуху налетел, а начальник не растерялся – хвать сетку да как гаркнет! Для испугу. Все равно в деревне слушать почти некому. «Плакать, бабка, будешь!» «Я-то?! – да как замахнется она на начальника! Тут поневоле отшатнешься, кого хошь коснись дело. – Я-то?! Я-то своё всё уж выплакала! У мня некого оты- мать! Одных море взяло, других война порешила!..» Васька рассказывал теперь, подражая старухе, и даже пытался передать выра- жение её лица, но неуправляемая радостная улыбка портила дело... «Моёго веку осталось – чихнуть одинова. На! Бери, ежели не совестно! А пла- кать! Плакать я и на огне не заплачу. А тебе вот – помяни моё слово! – приведется локти кусать!» – Грозит! – воскликнул Васька уже от себя, громко и сурово-осуждающе. И снова продолжал по-бабкиному: «У кого по углам шаришь?! Кто у моря без вари сидит?! Сироты! Отцы ихни сгинули, тебе, краснорожему, сдачи дать некому... Помни: где я сетки повесила – там мужики растут! И мы ишо поглядим, сумешь ли ты их из родной деревни выжить! Они помянут тебе! И дай-то бог мне здоровья увидеть, как вы плакать от них будете!»