Маслов, В. С. Собрание сочинений. В 4 т. Т. 1 / Виталий Маслов ; [сост. В. У. Маслова ; ред. Н. Г. Емельянова]. - Мурманск : Дроздов-на-Мурмане, 2016. - 527 с. : ил., портр.

70 71 Виталий Маслов У Стивидорного бирано да настирано, не осталось – всё тут! Ведь как река вскрылась – не стирыва- ла!.. Не мути ты мне душу хоть один-от день! Отправила председателя! Но не успела первый чугунник из печи вытянуть – сельсоветская председа- тельница тут как тут. Эта стучит тихонько, а ворота широко распахивает: – Как так? В разгар сенокоса – дома?! Ну, к этой – невелико и уваженье. Отрезала гостье: – Одному обсказано – и хватит! Недосуг мне лясы точить! Всех робят раньше времени разбудили! – Пожалеете, если так уйду! – пригрозила председатель. – Иди-проваливай! Лови поветерь! Ибывает же иногда так: о пропавшем после этого дне она не вспомнила на бегу и не пожалела, а вот пустяк – что рубаха на стиральной доске в мыле сохнуть оста- лась – который уж раз в голову лез. Может, оттого, что пену, будто мыльную, гнал засиверка вдоль берега всё ближе и ближе к обрыву. «И выручить-то парня некому, – текли в уме слова, будто молчаливое причи- тание. – Нету у вороны обороны... Одна мати, и та в саму дальну бригаду спрово- жена. И на что я взялась, глупа, ейных телят обряжать? Ой-ой-ой... Только бы вода на болото меня не загонила – лишний час может человека стоить!..» 21 Вдоль дома до самого взвоза бабка Любимиха прошла всё той же деревянной походкой. А у взвоза – сдала. Повалилась на перила, почти повисла. Когда-то, не так и давно, уже на её памятях, были те перила новенькие, ров- ненькие да гладкие. Потом потемнели, отполированные ветрами-метелями, рука- ми-рукавицами. Инаконец даже сносились – потончали, сучки, ранее не ощутимые, наружу выступили. И уж начали те сучки крошиться... Все-то вот так в жизни... Цепляясь за перила, поднялась, можно сказать, втащила себя на поветь. А там – грабли в дрожащие руки и принялась, пошатываясь, оголовьем граблей под кры- шей орудовать. Где на стропилах сеток остатки – на пол их. Где тряпьем сеточным щели в крыше затыканы – и это тряпье граблями да туда же, под ноги... Чунку – санки охотничьи, с лыжами вместо полозьев, дедкова работа, – от сте- ны уронила, на середину повети вытащила и всё, что было навыдергано да на пол скидано, всё это граблями и рукой – будто сено – и на чунку. И наконец, как невольница, останавливаясь на каждом шагу, двинулась бабка в дальний от взвоза угол, где прижатая к стене старым кухонным столом с клет- кой для кур меж ножками и закиданная прошлогодними вениками стояла – обруч к обручу – неприметная постороннему глазу крутобокая рюжа-мережа. Тяжело, со скрипом сдвинулся с места давно не троганный курятник, закачалась решет- чатая дверца на кожаных петлях, и покатилась мережа-рюжа на упругих своих обручах. Ткнулась в чунку, качнулась со стороны на сторону. Как-то ее, родимую – широкую да тяжелую, – на узенькую чуночку уложить?.. – Есть кто?! Бабка! – раздалось с улицы, и бабка аж застыла от этого голоса, потому что кричал не кто иной, а председатель колхоза. Влетел он на поветь и стал в воротах – палка за сапожищем, солнце, полос- нувшее на минуту из-за облаков, сквозь расконопаченные щели в крыше столбами пыльными на рыжую председательскую голову пало. Председатель этот в колхозе – новый. И крутой. Только из армии вышел – сразу в председатели попал. Сразу – в этакий-то разор да ещё под самую пожню. Поневоле и крут будешь, и накрутишься. – В реку хотел ехать, в карбас уж сел, вижу – ползком на поветь попадашь. Пришлось якорь на берег. Чего?! Не выдержали Любимиху ноги, села на чунку: выбрал же время председа- тель – одно другого не легче. В сторону глядя, заговорила сухо, почти бесстрастно, но с долгими паузами: – Обыск жду. Свету не вижу. Прикрою сеточки вениками – да сволоку в реку. Бог с ним, с добром, с памятью дедковой... После каждой паузы слова становились какими-то всё более расплывчатыми, нечеткими, похожими на бормотанье. – Уж и как я берегла…Ждала, Артемушко подрастет… Заместо сыновей… Дед- ковыма-то сеточками… Бабку перед смертью накормит… Обернулась к председателю, и был взгляд её странный: глядит на него, а вроде бы и не на него, а сквозь. Такой взгляд, будто и не видит его будто за ним что-то, от- чего даже оглянуться хотелось. Последние слова не договорила, проглотила, толь- ко догадаться о них и можно было. Тут рюжа упала набок, обручами ей на колени, и старуха вдруг уронила голову через обручи, заголосила-запричитала на всю по- веть, на всю, наверное, улицу. Но не это поразило председателя – он все-таки был не чужой человек в деревне, знал Любимиху и всю подноготную ее – хватало у ней причин для горя, а то, что запричитала она как-то жутко – свадебною, обычно ве- селою да игривою, песнею: – Верея ты моя, вереюшенька... Схватила воздух со стоном и опять те же слова, протяжно и как-то страшно: – Верея ты моя! Будто последнее причитанье, когда гроб – над могилой на поперечинах и крышка, чтоб гроб накрыть, уже приподнята... Только здесь, не над гробом, а на повети – страшнее... – Вереюшенька-а-а... Тронул председатель бабку, даже тряхнул за плечо: – Полно ты... Полно ты!.. – И повелительно: – Полно! Обыску ждешь, а... – Не нашел подходящего слова, вернее, нашел, да побоялся сказать: мол, обыску ждешь, а ум теряешь. – Пошто в реку-то валить собралась?.. И, не успев обдумать ничего как следует, не придя ещё в себя, продолжал: – Склад колхозный рядом! Неси в склад! Туда никто не пойдет искать! Бабка вздрогнула. Аж отшатнулась от председателя, глядя на него осмыслен- но, изумленно-испуганно. – Что ты, мужичок, – произнесла она тихо, губы дрожали; председатель уви- дел в глазах её заботу о нём и жалость. – Что ты, белеюшко... Лицо её сморщилось, и заплакала она, давясь где словами, где – слезами: – Неужеле ты думаешь, что твоя-то головушка дешевле для меня этой сет- ки гнилой?.. Сердечушко твое доброе, да много ли вас, рожоных, добрых вороти- лось-то?.. Хоть бы один которой-ле матерь пришёл да утешил... Хоть бы один кото- рой-ле глаза-то мои ручушкой своей закрыть пришёл... Хоть бы один которой-ле... Замолкла, вздрагивая, а председатель забыл, что он председатель. –Может, в вересок оттащить да кинуть? – тихо посоветовал он. – Там не найдут, а найдут – докажи, чьи. Воно за скотным двором вереса-то сколь густы да высоки.