Маслов, В. С. Собрание сочинений. В 4 т. Т. 1 / Виталий Маслов ; [сост. В. У. Маслова ; ред. Н. Г. Емельянова]. - Мурманск : Дроздов-на-Мурмане, 2016. - 527 с. : ил., портр.

68 69 Виталий Маслов У Стивидорного тайком перекидывал из мезенской ссылки в Норвегу. Да оказалось, что те полити- ческие стали снова политическими, да такими, что захлестнулся заветный спаса- тельный конец мертвой петлей на Любимовой старой шее. Нынче в большом Любимовом доме в Крутой Дресве жили только жена его – старуха, оставшаяся в войну без сыновей, да невестка-вдова с внуком Артемкой. Была у старухи ещё и дочь, та, которая страшным «Упекут!» о последнем Люби- мовом аресте известила, но её удалось удачно пристроить в порт грузчицей, и дома она показывалась лишь изредка... «Наверняка какая-нибудь дедовская сетка в доме найдется, бабка Любимиха бережлива, – думал Егор Филиппович. – Вещественные доказательства будут... Но ведь вроде и посадить-то у них некого. Впрочем, не обязательно садить...» Егор Филиппович шагал по-прежнему спокойно, а в душе – растерянность: «Худо дело. Бесславен конец славного Любимова рода». Телефонной кабины на слободской почте нет. Покрутит почтариха ручку на аппарате и подаст трубку через барьер – видавший виды, притащенный отку- да-то магазинский прилавок: – Говорите! Поскольку время дневное и народ слободской – по работам, на почте – только почтариха. – Вызови-ко, Лидушка, Крутую Дресву, – попросил Егор Филиппович. – Ко- го-нибудь из Любимовых. Чтобы поскорее. Лидушка покрутила ручку: – Город?.. Нет, положьте трубку, мне – город! Город? Крутую Дресву мне! Дресва?! Мне бы из Любимовых кого-ле. Сбегони-ко, кликни-ко поживе! 19 Много видывала старуха Любимиха на своем веку. Со своим мужем-стариком трижды навсегда прощалась: первые два раза ворачивался, а на третий – с концом. Да сыновей теряла. И тоже одного-то – Артюгиного отца – дважды, сперва без ве- сти, а потом – очевидец со страшной вестью... Закаленный старуха Любимиха человек, но как услышала после срочного вызова Егоров голос – пошатнулась... Навалилась на перегородку – заскрипело на почте. Потемнело в глазах, губу прикусила, а в душе – крик вымученный, аж разворачивает всю: «Кого еще-то взять у меня можно?! Некого ведь больше!» И мысль вдруг отчаянная, страшная своей смелостью: «Уж не воротился ли кто?! Не радость ли какая несусветная?! Отчего бы Егорушку-то на почту понес- ло, да ещё и по-срочному?!» Егор себя не назвал, не поздоровался, и мысль дерзкая перестала сразу метать- ся, свернулась вмиг – будто и не было, легла на душу камнем темным, настолько холодным, что старуха сразу себя в руки железные взяла – поняла нутром: подо что-то страшное горб подставлять готовься. – Ты, Никандровна? – Здравствуй, – ответила обреченно, еле слышно. – Жди обыска к вечеру. Сетку и рыбу искать будут. Внука у Стивидорного поймали. Повесила трубку Слобода, отодвинулась от переборки Никандровна. Прямее обычного. Трубку на стол положила. Не забыла спросить: – Нать-ле платить? – Не! С того конца заплачено, оттуда вызов. Едва бабка ушла, почтариха крутанула ручку: – Слобода? Лида, кто звонил? – Како мне дело! – отозвалась Слобода. – Пришел тут какой-то! Мало ли у нас здесь, в центре, приезжих бродит! 20 От почты до дому бабке Любимихе – глубокий овраг перейти. Низом оврага, будто в трубе, засиверка сквозной так и гудит, так и рвет бабкину старуюширокую одежду. Только плат, толстосуконный, серый, – плат этот одного цвета и с окаме- невшим лицом, и с расширенными глазами – настолько груб, что даже не шелох- нется, будто заодно с лицом из одного камня высечен. Соседка, большая босая баба годов под сорок, тоже встревоженная срочным вызовом, встретила Любимиху в полгоры. Бежала за вестями, а увидела бабки- но лицо – только поспешно мыльную пену с руки смахнула да молча, испуган- но за спину старуху поддержала. Какие уж тут вопросы... Ясно, что не радость. А беда – она привычна, эта не убежит от тебя, не отворотит, так чего ж её торо- пить... И точно, губу бабка отпустила прикушенную. Сказала будто о покойнике: – Артюгу... сеткой... Что оно там деется-то?! – О! – простонала соседка. Упала рука с бабкиной спины. Без раздумий, не оглядываясь, опрометью покатилась соседка с горы, вылетела низом на песча- ное подгорье и вдоль обрыва морского, в чём была, – туда, куда ушел с бригадой Артюга... Бежала тяжело и всё оглядывалась вправо, откуда не быстро, но неотвра- тимо поднимался к обрыву прилив. «А хоть бы по подгорью до пожен добежать! Если вода подожмет, на болото загонит – лишний час потеряю!..» О том же, что у ней у самой день пропал, она уж и не вспоминала. А с каким боем этот день взят-то был! Утром председатель – только после дойки ноги домой занести успела – пал- кой в окошко: – На пожню! В ближну бригаду! Выскочила на крыльцо: – Хорошо, хошь не в дальну! Коров с меня не снял, телят на меня же повесил, а теперь боишься, как бы я пожню мимо рта не пронесла?! Хватит, что телятницу на всё лето для пожен высвободила! Ведь не только махонького окошечка – отду- шины для себя не оставила! И всё равно ни одного дня ишо пожни не пропустила, бегала, успевала. Телят бросаю без присмотра, добросаю на свою голову с вашей помощью! Дала слабину, так и рад своей дубиной колотить! Память у тебя хороша уж больно: где обедал – туда и ужнать! – Перетака мать! – воспалился председатель. – Мне нать?! Много ле они без тебя-то – три молокососа да старуха наробят?! Пятки друг дружке в покосе отру- бят – тем и кончится! – Да поди-ко ты сюда-то! – схватила она председателя за руку с палкой и по- тащила в сени: – Гли!.. – Распахнула дверь налево: – Неделю мати пластом лежит, а я окол её ишо и робят малых оставляю! С кровати ведь сама не спускается! А те- перь – сюда! – ткнула рукой направо, в темный угол за воротами. – Пеленок-то под жорнов уж не воходит! Ни единой мешковины-брезентины, что за зиму насо-