Маслов, В. С. Собрание сочинений. В 4 т. Т. 1 / Виталий Маслов ; [сост. В. У. Маслова ; ред. Н. Г. Емельянова]. - Мурманск : Дроздов-на-Мурмане, 2016. - 527 с. : ил., портр.

496 497 Виталий Маслов Не хочу, чтоб родился сегодня Она сидела ко мне спиной, в малице, делающей фигуры всех людей похожи- ми, прикрыв для тепла ноги сеном. – Но! – крикнула женщина почтовоз, тряхнув длинными вожжами. – Кыш, робетьё! Тяжело коню. А ты-то, Валька, на маленькой на подводке-то ездить! – лукаво добавила она. – Вы уезжаете? Как же так? – спросил я тихо и растерянно, склонившись к Геле так, что щека коснулась ворса её сюмы. – А вам-то что? – сухо и тоже тихо ответила она. – Завтра же прибегу в Мезень! Скажите, где искать вас? – Зря. Зачем? – Чтоб извиниться за хамство. Она села в полуоборота ко мне. – Мне, кажется, перестало здесь нравиться после знакомства с вами, Вален- тин. Мне очень нравились здешние люди – внешность, приветливость, простота. И ты похож на них. А вдруг они тоже похожи на тебя, тоже такие, как ты, тоже при случае руки готовы заломить? С её розоватым, мягко очерченным лицом удивительно гармонировали чуть поджатые чётко очерченные губы, опущенные ресницы и задумчивость, с какой она произнесла эти слова. И я глядел на неё и слышал не столько смысл, сколько тон, музыку её выговора – ясного с припрятанной где-то далеко-далеко перекаты- вающейся звонкой горошиной… – Геля, прости. Я уже не такой, как они. Но я постараюсь, я вернусь, я буду таким, я обещаю! Она чуть заметно улыбнулась: – Зачем мне-то обещать? –Дак что-оно, Валька?–весело пропела возница своимнадтреснутым голосом. – Ведь уж и кладбище проехали, скоро столб верстовой. Ле, можот, в Мезень махнешь?  – Скажите, могу я написать вам? – вспыхнул я, обрадовавшись Гелиной улыбке. – Пожалуйста! – Зачем бумагу портить?  – Пожалуйста! Я не так сильно буду скучать по деревне, по дому, по вам… Я осекся… – Простите. Она посмотрела на меня, думая о чем-то своём: – Ладно. Широко открыла глаза, засмеялась, добавила: – Только соскакивай, а то коню тяжело. Я писал ей не очень часто, но много – о Ленинграде, о себе. Спрашивал. Спрашивал обо всём: о погоде, о ледовой обстановке, о сене, о дорогах… Ответа не было. Я оставался курсантом: бегал по театрам, по танцам, встречался и провожал девчонок, а как-то познакомился с красивой дивчиной, и с той поры всюду мы были вместе: я шпингалет, и она – большая, солидная, с курчавыми волосами до плеч. И все к этому так привыкли, что, когда к концу третьего курса были сыграны первые свадьбы, ребята, даже друзья, спрашивали ненароком: – А ты не думаешь? Смотри, упустишь такую девку! Вон сколько курсачей – не тебе чета – под неё клин бьют. Галя была хорошей, умной, мне было хорошо с ней. Она видела во мне что-то такое, чего не видела в других, и я чувствовал, что она ждёт, что я скажу, что лю- блю её. А я часто, идя с ней, думал о Геле, я знал, что люблю ту, далёкую. Я хотел оставаться другом Гали и оставался им. Я не разу не пытался поцеловать её – это было бы не честно. Весной перед практикой я получил первое письмо от Гели, – одна страница из школьной тетради, написанное большими круглыми буквами. «Читаю ваши письма и завидую вам, – писала она. – А здесь скучно. Жизнь, как заводные часы – одно и то же»… Руководство решило, кроме гидрографической дать нам и штурманскую специальность, и потому на последнюю морскую практику меня послали матро- сом в Архангельское пароходство, а оттуда – на старый-престарый пароходик, развозивший грузы по побережью. В конце практики, когда мы из-за шторма не могли зайти в одну из канинских рек, капитан – белый прямой старик, сказал мне, шевеля обвисшими усами: – Слушай, курсант! Тебе до отпуска осталась неделя, а проштормуем долго – вообще дома не бывать. Дай отцу радиограмму, если выйдут из реки навстречу своим катером, мы тебя можем к деревне вашей доставить, тут всего полста миль. Всё равно на волну работаем, топливо жжём… Так я оказался дома на две недели. А дома – не та деревня, где можно без дела сидеть. На другой же день впрягут куда-нибудь. – Да отдохни ты денёк-от, плюнь на этих всех председателей да бригадиров, – заботливо полушутя-полусерьёзно заворчала мать. – Приятно тебе будет, – отшучусь я, – когда скажут: «Воно у Клавдеи сын- от прикатил: руки в брюки и третью неделю горки мерят»… Ну, скажи, приятно? Да и скучно, мама… – Дома-то тебе скучно, – упрекнёт мать. Она давно уже смирилась с этим. Через час после моего приезда, за столом, собранным отцом ради моего при- вального, председатель, друг нашей семьи и сосед шепнул мне после второй рюмки: – Дело есть. На палой воде полон катер народу приедет: кто заводской – в от- пуск, которые – студенты. Заводских я на себя возьму, а вот с нынешними студен- тами, боюсь, мне не договориться. Понимаешь, травы по дождливым дням нава- лили – полпожень на земле лежит. За последние дни разведрило – поспело сено, а грести некому. Дожжа боюсь: если ещё раз попадут сен ' а под дождь – пиши про- пало. Так отавой прорастёт – никакими граблями не выдернешь… Я знаю, парень, что со временем все сами поедут помогать, только нам не потом надо, нам – сразу! Не день – час дорог! … – Девчонки, глядите – Валька тут! – крикнула в кубрик какая-то из стоя- щих на палубе девчонок, когда я приготовился принимать вещи с врезавшегося в песчаный берег катера. – Ура! Скучно не будет! – засмеялись в кубрике студентки. …Я не хочу, читатель, чтобы эти радостные возгласы вы отнесли к каким-то особым качествам Валентина, хотя кажется, он, парень и вправду неплохой. Ра- дость девчонок объяснялась тем, что вот – хоть один парень – ровесник да будет среди них во время каникул. Ведь парень – там, где все связано с морем, веслами, лодками, лошадьми – далеко не последнее дело. Те годы, когда этих девушек, тогда