Маслов, В. С. Собрание сочинений. В 4 т. Т. 1 / Виталий Маслов ; [сост. В. У. Маслова ; ред. Н. Г. Емельянова]. - Мурманск : Дроздов-на-Мурмане, 2016. - 527 с. : ил., портр.

456 457 Виталий Маслов Рыбаков приехал в Тикси седыми кудрями, лихо перевернул гитару и с размаха, как траву косят, провёл рукой, перебирая пальцами, по обратной её стороне. Что было! Оркестр – вско- чил и, восторженно глядя на своего кумира, стоя, стал набирать и без того вих- ревой темп. – Браво! – Бис! Задние ряды поднялись с мест, и разразилась такая овация, какой до того, не слыхали и вряд ли, когда услышат стены тиксинского клуба. И уже ничего не было слышно, кроме оваций. И оркест стоял, осыпаемый неистовыми во- плями, и смекалистый руководитель самодеятельности решил, что самое вы- годное – сделать последнее выступление оркестра заключительным номером просмотра… Рыбаков осторожно отодвинул стоящий позади контрабас, и извинился пе- ред директором клуба за испорченную гитару и через чёрный ход оказался на ули- це. Дошёл до ворот седьмого дома, опомнился, ахнул рукой и повернул прочь, к милиции, на ту самую дорогу, по которой вёл ночью раздетого, чьи вещи всё ещё висели на спинке стула в холостяцкой временной комнатухе. Было уже поздно, он брёл, трезвый, ссутулившийся, медленно переставляя ноги, и никуда ему не хотелось: ни в милицию, ни обратно на полярную станцию, ни к этим восторженным людям, ни даже на материк, единственное, что ему хоте- лось бы сейчас – это напиться. Чтобы позабыть обо всём, чтобы не видеть это постылой снежной круго- верти, этого изменившегося, с каждым приездом всё менее знакомого посёлка. Раньше тут было много друзей, которые знали его до самого донышка, знали его беду и лютое горе и умели сделать так, чтобы он забывал обо всём. Друзья разъехались. Звали с собой на материк, но куда он поедет, к чему?! Ворошить давно заасфальтированное петергофское пепелище? Молиться нигде не постав- ленным крестам?! Нет… Ясно, что пионерское время в Арктике кончилось, и стали тут возможны Пе- тры Петровичи, Полиекты Сергеевичи… Но неужели это значит, что для Рыбако- вых места здесь уже нету… – Замёрзнешь тут… Иди проспись дома. Дома! Рыбаков вскинул голову и быстро пошёл дальше. Нет, дома у него больше не будет, – это он знал точно. И он не винит этих молодых ребят, заменив- ших ему друзей, ребят, которым по наследству достались о нём Рыбакове, лишь анекдоты. Если бы они даже знали всё о нём, им уже не понять его… И пить он не будет. Нельзя ему пить! Хотя в том, что он – беспробудный пьяница, уверен каждый житель этого посёлка: разве может быть не алкоголиком человек, покупа- ющий вино бочками?.. На другой день утром Полиект Сергеевич передал через начальника милиции приказание написать объяснительную записку, а когда объяснительная была на- писана, вывел на её углу: «За дебоширство – уволить. В приказ». И велел Петру Петровичу сделать полный расчёт. На следующий, официально объявленный концерт, Рыбакова из милиции не отпустили. – Вчера так набрался, что гитару в клубе сломал, – вяло говорили в первом магазине. И без слов было ясно о ком речь. Отсидев пятнадцать суток, Рыбаков получил расчёт – сто тысяч старыми, полгода отпуска, и в тот же день улетел на материк. Но долетел лишь до Якутска и вскоре вернулся без копейки. Слышал я, как сокрушались и восторгались в очереди: – За неделю спустил… – Сто тысяч!.. А в седьмом доме женщина-уборщица разразилась на кухне необычной для неё тирадой: – Не языки, а тряпьё вафельное! – она знала, что её слышат во всех комна- тах. – Сестра из Якутска письмо написала. Приезжал, пишет, кто-то из Тикси. По- был в детском доме, а через неделю привёз всем по пальту, каждому по размеру. И ни одного пальта одинакового. Все дни, пишет, по магазинам да по дорогам мо- тался, кто такой, не знают, только улетел – справлялись на аэродроме – в Тикси. Полдела, завидует сестра, промеж таких людей жить. Замолчала уборщица. Кто-то вздохнул за какой-то дверью: – Загадка! Расскажи – не поверят. – А я знала, – донеслось с кухни, – что он такой. – Да ну?! – кто-то наигранно удивился. – Знала, – убеждённо подтвердила хозяйка. – Его доброта раньше, чем он сам, на свет родилась. Только за шуточками всё у него… Да я и вас всех, кто больше двух дней здесь живёт, насквозь вижу. – Ну и хозяйка! – А чего? – проворчала хозяйка в ответ на реплику. – Вот когда Тикси строить начинали, мой отец тут плотником был. Всю жизнь плотничал… Выгрузят, пом- ню, десять рубленых домов в одну кучу, и разбирайся потом. Дак отец по единому паклинку весь дом мог нарисовать. «Вези, – командует, – это к тому дому, а то – к этому!» А я столько лет здесь хозяйничаю. Неужто мне двух дней мало? Работа такая… Женщина помолчала, потом продолжила с усмешкой: – Взяла вот вчера книжку у Бориса. Расписывают человека, расписывают, будто чай сверх силы пьёшь. А мне бы полдесятка паклинок, остальное – своя голова на плечах, дострою. – Слушай, парни! Какая философия! – Сам ты – философия, – недовольно пробурчала женщина, и её голос из ба- совитого стал снова дребезжащим. – Молиться надо, что есть Рыбаковы такие… В красном уголке базы собрались как-то перед заседанием капитаны, и один из них – добродушный и толстый – развёл руками: – Ну, ребята, встретил я вчера Виктора Ивановича. «Как устроился, – спра- шиваю, – после базы». Отвечает: «Никогда не думал, что жизнь может быть такой удивительной! Теперь я не какой-то там начальник удалённого острова, а млад- ший научный сотрудник близлежащей научной станции! Изучаю спокойное солн- це! Вот! И зарплата выше, а дела… Антенны направлены, приёмники включены, аппараты пишут, неделю пью, где хочу, две – гуляю… Прихожу: антенны направ- лены, приёмники включены, аппараты пишут, но на ленте совершенно ровная ли- ния. Так ведь, думаю, и деньги не отработаешь, и уволить могут. Бегу в мастерскую, включаю наждак. И пошла писать губерния!.. А вчера приехала из института наука