Маслов, В. С. Собрание сочинений. В 4 т. Т. 1 / Виталий Маслов ; [сост. В. У. Маслова ; ред. Н. Г. Емельянова]. - Мурманск : Дроздов-на-Мурмане, 2016. - 527 с. : ил., портр.

400 401 Виталий Маслов Афанасья Степановна то страна! Даже по языку до недавнего времени отличались больше, чем, к приме- ру, витебские белорусы от смоленских русских. Впору было, если б по-нынешне- му, для каждой деревни свой букварь сочинять!.. Слава богу, что время упущено. Афанасья Степановна была из большой семьи, главой в которой, главой бес- спорной, при живом хорошем отце, была мать. Так, по матери, звали и до сих пор зовут Маланьин род. Младший из Маланьиных сыновей – Пётр Степано- вич – погиб в Великую Отечественную войну: уходил на фронт вместе с сыном Германом, сын вернулся, отцу – не довелось... Другие братья и сестры Афана- сьи Степановны, которых я помню, – Никита, Антон, Евгений, Антип, Таисья и Агафья, – дожили до старости, но в роду после смерти бабки Маланьи всегда верховодила она, Афанасья Степановна. Братья её все прошли через первую ми- ровую войну, некоторые – и через гражданскую, а Евгений и Антип – ещё и через немецкий плен. Антипа – травленного газом, много раз бежавшего, много раз до смерти битого, – привезли потом домой – мощи калеченые. Но – выжил и се- мью добрую вырастил, хотя сам богатырем больше не бывал. Евгению же Степа- новичу в плену повезло: разыскал его капитан-немец, которого он когда-то, бу- дучи лоцманом, не только в порт много раз заводил, но и дома у себя принимал. Выпросил или выкупил капитан или ещё как, но оказался Евгений в батраках да к тому же под знаком, так сказать, капитанского авторитета. Так и дождался своего возвращения на родину. Бездетностью братья Маланьины не страдали. У старшего Никиты были: Александр, Павла, Маревьяна, Евстафий, Филитер, Иван, Георгий, Ира и Аль- берт. У младшего, у Петра, хотя и погиб он молодой, остались: Герман, Михаил, Аввакум, Александр, Семён, Степан. Вот таким немалым родом и довелось командовать Афанасье Степановне. По вере она до конца оставалась беспоповкой, и такие в Сёмже были. Это, так сказать, – староверы в чистом виде: отколовшись от официального православия в 1667 году, они не приняли потом, в 1846, и священства старообрядческого, так называемой австрийщины, – Жмаева они не признавали так же, как и православ- ных священников... Сёмжане, в большинстве своем, даже задавленные работой, всегда были книго- чии великие. До сих пор так: вяжет старуха носок, а глаза – в «Роман-газету». И ко- нечно же, чтиво разного рода на характер, на язык, на поведенье накладывает отпе- чаток весьма заметный. Афанасья же Степановна читать не умела, и в этом смысле её характер оставался в какой-то мере старосёмженским. Более цельным, что ли... В Великую Отечественную войну сделали Афанасью Степановну бригадиром: то полеводом, то сколько-то на ферме, и наконец, – в самое трудное время, – надо, Афанасья! – пошла, а уж к шестидесяти годам ей было, бригадиром на пожню, в ближнюю бригаду. Не ведая письма, цифирь Степановна знала – куда другим! Угодья ближней бригады, её называли домашней, – в двух сторонах: вверх по Сёмже-реке, километрах в четырех-пяти, и приморские – Чушина в основном, о которой мы уже говорили. В бригаде – те, кого ни в коем случае нельзя было надолго, на весь сенокос, в дальние бригады отправлять: доярки, телятница, мас- лопункт, старухи древние, продавец, секретарша сельсоветская и те бабы, у кого дети грудные. Хотя, конечно, где тут для всех, кто с грудными, бригад домашних наберешься. Ту же Клавдию Семёновну взять. Были, она да еще кто-то из баб, и от грудных вон куда, аж за Пыю отправлены: пятнадцать километров до дому, из них восемь – полнейшее бездорожье: сахта, калтус, рассохи. Окончат, бывало, работу уж затемно, и – домой. Добегут, сунут малышу прогорклую полупустую грудь и – обратно в Пыю! Каждую ночь так. И что делать было? Свою бригаду Афанасье Степановне подгонять не приходилось, не случалось ей утром кому-нибудь палкой в окно стучать. Наоборот, придет на угор, а бри- гадницы её уже усвистали по подугорью в сторону Чушиной, лишь стоит лошадь под горой – инвентарь на телеге кое-какой, харчишко бригаде на день да кто-ни- будь из старух немощных. Всегда так. И вдруг... А только что власть в сельсовете переменилась, нового председателя прислали. Выбегает Афанасья-бригадир на угор, глянь, – вся бригада под обрывом око- ло коня стоит, – солнце едва взошло, тень далеко в море от обрыва откинулась. Скатилась: – Что стряслось, бабы? А я уж думала – не догнать вас будет! Шумят тихонько, не сказывают. – Дак чего? Продавщица выступила вперед, тощий мешок в руке: – Вот он, новый, распорядился: в деревне хлеба не раздавать, а только на по- жне. Чтобы не ускользнул кто с пайкой от работы – по грибы-ягоды! Помню, как перекосилось лицо Афанасьи. Отвернулась. Что значили для баб эти сто, или сто пятьдесят, или, иногда, двести грамм! Пусть не всегда – хлеб это, пусть иногда вместо него – разливная тяпуха кукурузная... Полу- чат бабы, бывало, свои сто пятьдесят – двести и – домой бегом. Разделят по двадцать, по тридцать граммов – смотря сколько у кого ртов, – хлебное ведь! Вроде как мас- ло к мякине да к зелени ягодной болотной. Не зря, случалось, на божнице хранили. А сама уж баба бежит так, сама – как-нибудь, на пожне какой-нибудь харч... И вот... Стоят они около телеги, около коня, за оглоблю держатся. И новое началь- ство, непреклонное, подтянутое, – тоже тут. Обернулась к бабам – спокойная, каменная, сама в себе: – Вот что... Вот что, бабы... Да, мы – голодны... Да! Но мы – не овцы, чтобы сзади за куском бежать! Пойдемте, бабы, домой! Опрекрасном знатоке Севера –КсенииПетровне Гемп – кто теперь не слышал! Работаю как-то дома в горнице, слышу: Афанасья Степановна, уже глубокая старуха, через порог, мы соседи были. Мама, слышу, с упреком: – Два уж дня не показываешься! Хотела уж бросить все дела да спроведывать бежать! Уж, думаю, жива – нет! – Недосуг все! Гости, слава богу, опять! Опять эта глупа-то старуха со всей оравой! Ксюша-то! – Ты за что это хорошего-то человека так? То – нахвалиться не можешь: и ры- бой тебя снабдят, и посылку потом с чаем-кофеем, а тут!.. Сама-то ты... – Дак ведь как не глупа-то?! Помощниц у ней – бригада! Эдаки кобылы, эда- ки лупетки! А она – сама, старуха, под воду пехается! Ну как не глупа-то?! Безмерно, до самозабвения Афанасья Степановна любила детей... Своих у ней не было, родилась было девчушечка да не зажилась, а потом – болезнь. Давно я заметил, что бездетные женщины резко разнятся между собой: одни чужих детей терпеть не могут, а если терпят, то по нужде только и нервы