Маслов, В. С. Собрание сочинений. В 4 т. Т. 1 / Виталий Маслов ; [сост. В. У. Маслова ; ред. Н. Г. Емельянова]. - Мурманск : Дроздов-на-Мурмане, 2016. - 527 с. : ил., портр.

384 385 Виталий Маслов Не потемки! Несколько лет назад – вдруг звонок, да от кого бы – от самого нашего первого: – Слушай, мне из Пинеги говорят, Фёдор Александрович Абрамов к нам со- бирается. Как же ты его к себе повезешь? – Да как... «Прогресс». Или два. – Никаких «Прогрессов»! У нас есть прекрасные портовские катера. Еще так не хватало попасть Мезени в российскую историю – Фёдора Абрамова утопить! Воспринимали или не воспринимали они Фёдора Александровича, или как воспринимали – можно ведь воспринимать и в штыки – это другой вопрос. Было бы наивно надеяться, что все они, доабрамовской закалки, сразу станут думать по-абрамовски, но, повторяю, Абрамов, до единой строчки, – при них. Об отношении народа к Абрамову одним словом не скажешь. В Мезени, к примеру, его книги знали все, кто умеет читать. Хотя этих книг, по тиражам и в продаже, не так и много было. Скажу более: через Абрамова люди снова стали поворачиваться к настоящей, не случайной литературе. Ни «Вологодская свадь- ба», ни «Районные будни» погоды не сделали, тут нужен был абрамовский напор, абрамовская последовательность и открытость и, я бы сказал, абрамовская фун- даментальность. Перелом, наверное, наступил с появлением романа «Две зимы и три лета». Мне довелось видеть, как заходились над ним горькими и счастливы- ми слезами уже немолодые женщины – те, которые в войну безропотно выносили на себе все. «Теперь и помирать можно, – услышал я от дорогого мне человека. – Ведь всю жизнь нашу увидел кто-то и показал. Не зря прожили...» После этого романа каждое слово Абрамова стало ловиться с лету. А тут ещё, тогда же, хотя, может, не столь напористо, – Василий Белов. Этот – иной, этот – как бы к душе ближе сперва, а уж потом сама вызревала в читателях, не всегда заметно для них, жгучая глубинная социальность. Я сказал: книги Абрамова знают все мезенцы. Это не оговорка. Не ручаюсь за день сегодняшний, но до последнего года, пока не появились тут телевизо- ры, мезенцы были активными читателями – поголовно. И читали удивительно много. Мне, к примеру, нередко приходилось взять в руки иную хорошую книгу уже после того, как в Мезени её чуть не каждый прочел... Когда резко подскочи- ла цена на «Роман-газету», в Мезени я заметил любопытное: стали выписывать один экземпляр на подъезд, на четыре квартиры. А и вправду: неужели добрые соседи не поделят его между собой? Ведь у «Роман-газеты» есть одна счастливая особенность: её выписывают или покупают, чтобы читать, её на полку ради ко- решка не поставишь. И как прекрасно, что наконец-то, пусть и с непростительной задержкой, напечатаны в «Роман-газете» повести Василия Белова, о необходимо- сти чего довольно резко говорил на съезде писателей СССР в 1981 году Фёдор Абрамов. Что появились в «Роман-газете» сперва «Дом», а потом «Трава-мурава» самого Фёдора Абрамова. Не редкость услышать теперь в Мезени, в глухом месте и людном, спор не- упрямый, несколько наивный: а кто из писателей все-таки лучше – Белов или Абрамов? А может, Распутин?!.. И сердце радуется: ведь подумать только, в какие годы, при ком живем! Да ведь любой из этих писателей – один! – сделал бы честь любой литературе! А рядом с ними, именно рядом, – ещё и Астафьев, и Носов Ев- гений, и Солоухин, – и известны так же, и любимы так же. А мы, читатели родной русской литературы, ещё и копаемся! Так возрадуемся же и возгордимся – есть в чем!.. Благодаря этим писателям стала открываться нам реальная наша жизнь во все большей её полноте, красоте, нищете, великой силе и беспощадной ущерб- ности. Ведь давно ли то, о чем поведали они нам, не признавалось жизненно до- стоверным, а книги об этом нередко лишались права на публикацию. Нужен был громадный талант этих писателей (а прежде – ещё и появление упомянутой «Во- логодской свадьбы» Александра Яшина), чтобы пробилась, наконец, в литературу современная реальная российская жизнь. А сколь бесценна и велика их заслуга в восстановленье в правах, возрождении русского литературного языка! Вместе с реальной жизнью и с таким же трудом, как реальная жизнь, стал он пробиваться на страницы книг. Ибо писать о живой жизни усеченным, затаренным в недобросовестные словари языком – нельзя. А ведь противодействие и на этом фронте было и сплоченным, и ожесточенным. Вспомним хотя бы, каких только собак не вешалось на Виктора Астафьева, на- пример. Да и как иначе? Ведь возникала угроза тем хорошо организованным ли- тераторам, в чьих поэтических сборниках насчитывалось порой менее двухсот слов!.. Однако язык живой народный все-таки пробился – его внесла в литературу и удержала на плечах та жизнь, что наполнила книги лучших наших писателей. Теперь, имея некоторую временную дистанцию, совершенно необходимо ра- зобраться, откуда свалилось на нас-то бедствие языковое (двести слов в сборнике при живом запасе в сотни тысяч слов!), полностью одолеть последствия которого ещё предстоит. Разобраться – чтобы в будущем не повторялось подобного! Причины, надо полагать, были разные. И объективные, и субъективные тоже. Объявление русского языка языком межнационального общения – явление колоссальное по значению – с самим русским языком сыграло шутку печальную. Постепенно, как бы между делом, эталоном русского языка стал считаться тот, на котором общались между собой народы нерусские, например латыш с узбеком, коми-ижемец с ненцем. Положение усугублялось тем, что в редакциях русских периодических изданий и издательств сплошь и рядом сидели люди, владевшие русским языком – как вторым языком, а не как родным. «Можно ли предста- вить, – спросил я хорошего грузинского поэта, – чтобы в грузинском издательстве редактором художественной грузинской литературы сидел, к примеру, русский? Пусть даже – человек уважаемый, пусть даже – прекрасно знающий грузинский язык». – «Ну что ты, – улыбнулся поэт. – Разве допустимо?» А у нас ведь такое было – почти нормой! И чем хуже знал редактор наш язык, тем агрессивнее был по отношению к этому языку, тем больше наших родных, но незнакомых ему слов снабжалось ругательными ярлыками и подвергалось запрету, как устаревшее, просторечное, диалектное, вульгарное и т. п., и т. д. Так вот и докатились – до двух сотен. А ведь когда великий русский язык объявлялся межнациональным, имелось в виду нечто противоположное, – что нерусские друзья и братья наши, овладе- вая им, будут постепенно подниматься до постижения всех его возможностей, что и сам русский язык будет обогащаться при этом. Именно такая задача ставилась изначально, и невозможно переоценить роль названных мною авторов в решении ее, в самой постановке её в современных условиях. Много, неизмеримо много сделал Фёдор Абрамов в русской литературе, мно- гое изменилось в ней при нем, благодаря ему... Однако... На гражданской панихиде в Ленинграде некто, оговорившись или со смыслом черным, сказал между прочим: «Как жаль! Такой писатель мог со- стояться!..» Только, мол, мог, но!.. Боюсь, что эта мерзость была все-таки злона- меренной. В жизни у писателя Фёдора Абрамова неприятелей хватало – пруд