Маслов, В. С. Собрание сочинений. В 4 т. Т. 1 / Виталий Маслов ; [сост. В. У. Маслова ; ред. Н. Г. Емельянова]. - Мурманск : Дроздов-на-Мурмане, 2016. - 527 с. : ил., портр.

376 377 Виталий Маслов Окольцованные И лишь только тут вся прочая деревня узнала и ахнула: завербовались! Объ- егорили всех! Туда уезжают, в Ненецкий округ, на восток от Канина, где пусто: ни сельсовета, ни колхоза, ни дороги Печорской, отсекающей от Урала! Деревню новую сами организуют, и имя ей уже есть – Великая! Однако неожиданно для организаторов переселения в итоге решили уехать из Сёмжи не столь многие, как поначалу виделось. И в большинстве случаев бабы поперек стали, жены да матери. В поморских краях, где с самых давних времен до- машнее хозяйство было в руках баб, поскольку мужики ходили по долгим путинам, где бабы были хранительницами родовых связей и преданий, учителями грамоты и даже переписчиками книг, где выдать девушку замуж против её воли было позо- ром для родителей, – в наших краях женщины всегда имели огромный вес и равное с мужиками слово (не имели только «души», когда сенокосы делились по душам). А уж теперь-то, при советской власти, и подавно. «Не поедем! И все тут!» до худого дело доходило, до «Пущу красного петуха!» – не могли упрямых своротить! Мои родители, спасибо, не поехали, – в то время нас, детей, было пятеро. И вообще неизвестно, сколько раз удерживала нашу семью мать от каких бы то ни было переездов. Еще до того массового переселения в Великую дело было: предложили отцу, скорому на подъем, смотрителем маяка стать. Он: «Собираем- ся!»Мать, рассказывают, как отрезала: «Я с детьми не сдвинусь с места!» И в трид- цать восьмом году, несмотря на угрозу «красного петуха», ответила то же самое: «Дома останемся!» До сих пор считается, мол, баба – она что? – ломоть! С самого начала – будущий ломоть, который отрежут. Для бабы вообще, мол, родина – по- нятие временное. Аврал тридцать восьмого года показал обратное: во дни ломок и переворотов женщина наша была и есть тот становой якорь, благодаря которо- му не срываются с места по любому поводу все и вся, благодаря которому, может быть, мы все-таки сохранили кое-какие черты нашего национального характера, нашего национального образа жизни. Однако уехало от Сёмжи все-таки немало. На полную деревню хватило, пусть и не стала новая деревня Великая особенно великой. Вот тот отъезд из Сёмжи, спешный и, кажется теперь, вроде бы как несколько сумбурный, – одно из первых, что я в жизни запомнил. Они грузились в плашкоут, заведенный на полной воде в ручей посреди де- ревни. Грузились уже в отлив, и плашкоут сидел на грунте, на ровном киле, если так можно сказать про плавсредство, у которого киля вообще нет. Верхний настил плашкоута оказался почти на одном уровне с песчаным пологим берегом. Отлич- но помню: широкий трап с берега на плашкоут. По трапу носят груз, ведут коров, лошадей, овец. Народу под горой – тьма, но, несмотря на это, мне хорошо все вид- но: меня, бесштанного, – и это тоже помню! – таскает на плечах двоюродный брат, которому с этим плашкоутом тоже уезжать, может быть, навсегда. Все на погрузке шло гладко, пока не заупрямилась одна из приготовленных к отправке коров: даже к трапу подвести не могли, встает на дыбы что лошадь необъезженная, волочит мужиков по берегу, того и гляди упустят. Тогда подошла бабка чья-то невысокая, широкая, в черном сарафане длинном, на ногах – белые вязаные чулки и опорки от сапог. Погладила корову, обошла её кругом, рукой по тому и другому боку провела, и ступила за ней на трап корова – на одной ко- ротенькой веревочке. Но вдруг – шум какой-то в плашкоуте. Как мотнет головой корова – полетела бабка вниз, в няшу жидкую. Вытянули – вся в няше, и смех и грех. А опорков её не нашли, засосало. Так вот снялись, уехали из дому сёмжане-переселенцы. Однако судьба оказалась поноровистей, чем та корова. А грунта мягче род- ного сёмженского видеть больше не приходилось, сто раз потом признавались... Неудачи, одна за другой, начались сразу же. Уже на Мезени, под Чецей, про- стояли непростительно долго: то ли парохода дождаться не могли, то ли погруз- ка раз за разом срывалась. Даже те дома, которые были разобраны и к перевозке приготовлены, не сумели все погрузить. Более чем на месяц задержались! А ведь плыть надо было не близко: обогнуть с плашкоутами на буксире штормовой Ка- нин, спуститься в Чешскую губу. И когда дошли-доплыли, когда стали на якорь, уже вовсю ревели осенние шторма, и берег белел от пены, от волны повальной. Как выгружаться?! И опять спешка, и опять – черт знает что. «Спускай бревна, дома будущие, за борт – выкинет на берег!» – «Коней, коров куда?!» – «Туда же! Сёмженским коням и коровам плавать не привыкать!» И правда, не привыкать: нырнут, бывало, с крутика – по полусотне метров не видно, думаешь, все им, а они вынырнут, фыркнут и поплыли дальше как ни в чем не бывало. Но тут-то – накат гремит!.. Вот так выгружались. Пароходу ждать некогда – до свиданья, пароход! И остались они на мокром пустом берегу. И с детьми, и со стариками. На го- лом бугре – избушка крохотная промысловая. Груз – на четырех километрах в ту и другую сторону. И ни единого кирпича! И никакой никуда дороги. Знать бы заранее, что так сложится... Материалов насобиралось на берегу только на один большой двухэтажный амбар, все семьи на зиму в этом амбаре. Тамара Яковлевна Филатова (Ярагина), ребенок тогда, вспоминает: – Мы с сестрой Шурой сидим в доме, а крыши ещё нету... И потом наверху у нас совсем холодно было. Так мы, глупенькие, корзинами тепло снизу наверх носили... Тех пяти коров и трех коней, которые выбрались через прибой на берег, хва- тило бы и для молока и на племя, да вот с кормами... Едва высадились – сразу же косить кинулись. А ночью снегом все занесло. Склали кошенину в кучи вместе со снегом. Одного коня убили – зверю на приваду, второго – сумели в неблизкую деревню Индигу отогнать и продать, остался на всю Великую один Карько... В ту зиму на том берегу выкопать пришлось первые могилки и могилы. Шура, сестра Тамарина, тоже там похоронена... Однако, что ни пережили, и весны дождались, и солнца дождались. А желанья и уменья работать людям было не занимать. И выросли дома-пятистенки («перед- ки» по-местному) на высоком берегу реки Великой. Место и вправду оказалось и веселое, и богатое. Рассказывает Таисья Вениа- миновна Маслова (Коткина): – В первые дни после новоселья сидим чай пьем, окошко открыто. Вдруг вроде как след-юро под горой – яма тут на реке, вадега. Тата говорит: «Бежите, девки!» Ну, мы сМаней скатились с горы, да в лодку, да обметали вадегу неводом. Тянем. «Брев- но! – кричим наверх. – Топлячина!» Придется, думаем, из-за этого топляка сетку ножиком резать, не вытянуть иначе. И вдруг – отсветило из глуби! Рыбина! Подтя- гиваем тихонько – только бы не вспугнуть. Чем крупней рыба, тем она до времени спокойнее. Потом выдохнули, собрались с силами да разом – в лодку ее! Перевали-