Маслов, В. С. Собрание сочинений. В 4 т. Т. 1 / Виталий Маслов ; [сост. В. У. Маслова ; ред. Н. Г. Емельянова]. - Мурманск : Дроздов-на-Мурмане, 2016. - 527 с. : ил., портр.

364 365 Виталий Маслов Сестры – Собрались. Кое-кто уже и с головой окунулся. А пожилых никого не было в бригаде, все пацанье да девчонки. Что делать? Якоря карбасные занесли в избу, хотели и коней туда же, но не успели – пол подниматься стал, печку ворочает... Отпустили коней одних, переплыли они Рудный и, вполбок в воде, – к коренному высокому берегу, пока видно их было. А сами решили держаться в избе до послед- него. В случае – надежда на карбаса. А по пожне уже волна расходилась, насто- ящая повальная. Врезалось в память: стога-зароды стояли на своем месте до тех пор, пока сиденья у косилок, брошенных поодаль, под водой не скрылись. Только сиденья затопило – и почало наши зароды опрокидывать! И понесло! Все тру- ды наши летние!.. А снегу! За порогом снежура уже шугой схватывается, почти лед! Ждем, когда отлив начнется, вода садиться начнет. Часов ни у кого не было... И вот наконец начался отлив, ушла вода. Спасла нас изба! Но измерзлись, не вы- сушились, да и, уставшие, говорим: «Ждать утра тут будем!», а бригадир, хоть и не старше нас, решил: «Идти сейчас же, пока светло! До утра ещё один прилив, ещё одна вода. А вдруг и того выше прилетит?!» Пошли. А воды и снежуры на пожнях осталось – с травой нескошенной вровень. И уже на Поливах поняли: до дому дойти – сил может и не хватить... Уже на Поливах не столько шли, сколько ползли: по перепутанной траве, заполоскан- ной илом, идти было невозможно. Первой окончательно выбилась из сил Шура Навагина: не только силы, но, кажется, и волю последнюю к жизни тут, на Поливах, положила. Ткнулась в оче- редной раз в няшу лицом – и все. Уже перед самой Чушиной. Приподняли, повер- нули на спину. Глаза запавшие последним усилием открыла: «Идите». Подняли Шуру, вытянули на Чушину, к первому маленькому чушинскому зароду неунесенному. Сели в сухое, теплое сено с подветренной стороны... Кто-то из ребят из-за пазухи последнюю корочку вынул, заставил Шуру зубы разжать, чтобы сгрызла. И она опять шла сколько-то. Но потом – понесли. Менялись, падали, роняли, но несли. И по берегу морскому, как на песок под обрывом выбрались, ещё с километр несли. И уж тут, в трех километрах от дома, – все. Втянулась бригада в овраг, чтоб от ветра, пала на бревна. Море во тьме кромешной ревет! Высунешь голову из ов- рага – снег на лице маской сразу же. Тех, кто смог идти, послали вперед. Уже поздней ночью, под утро, люди, при- шедшие навстречу, донеслиШуру до деревни, даже не домой, а в первый дом – от- тирать и на печь. Успели до следующего прилива! Дорогие мои землячки... Неужели все это было? Ведь замени я имена, не будь и сегодня живых свидетелей, я б, наверное, рисковал попасть во врали... Но! Иван Антипович – старейший работник портнадзора в Каменке, Сергей Семёнович – директор рыбокомбината в Мезени – могут подтвердить: они, пацанами, тоже бре- ли в ту ночь, тоже падали и тоже несли. А когда назавтра, после следующей, утренней, воды, на свету и в тиши мороз- ной, колхозники, посланные в карбасах на Поскотину, миновали Поливы, избы у Рудного на месте не оказалось. И у кого не остановилось сердце: «А если б бри- гада на ночь тут осталась?!» Нашли избу далеко от Рудного, за пожнями, на рассохах... Так в те годы работали. Иосень та сенокосная не была чем-то исключительным, а запомнилась лишь потому, что избу унесло иШуру вот так домой добывали. Перерыв между сенокосом и зимней путиной был коротенький, как вздох. И тем слаще он был, чем тяжелее заканчивался сенокос. Нет, без работы и в эти дни не сидели: надо было, пока льдом не затерло – не запечатало, сено с пожен в деревню плавить, сколько сил и времени хватит. Но, как ни говори, – каждую ночь дома, у матери родной, и не голодно – картоха только что выкопана, и ве- черки, и слушанье радио в клубе, и стоянье с ребятами-ровесниками в заветерьях уютных. Радуйтесь, девочки, пока ещё не смахнула ребят метелочка призывная, пока обоз канинский не снаряжен, пока Михаил Маркович – завхоз, только что с войны вернувшийся, – единственной рукой завертки к саням прилаживает... Минуло, минуло все это, будто и не было! И помнится, и хочется помнить из того времени только хорошее, ибо нет человека, который бы не понимал: моло- дость сама по себе, какая бы ни была, – счастье! Чем дальше годы, тем понятнее это, и тем чаще и ярче вспоминается не плохое, а хорошее. И, как ни странно, са- мое трудное, самое тяжелое вспоминается как хорошее! И опять – но... Она, Александра Семёновна Филатова, Шура Навагина, Шура, – уже умерла! Вот почему, пока не поздно, пока помнится, мы должны записать: она положила свою жизнь во имя того же, во имя чего клали головы на фронтах наши солдаты. Рано умерла, детей не дорастила. Рано... Они, сверстни- цы ее, встретившие войну в холоде, недоеде и в адских трудах, уходят из жизни даже раньше, чем их одногодки-сверстники – бывшие воины... А и сколь же мно- гим обделила судьба баб этого поколения! Даже и мужиков-то им досталось по- том – один на пятерых, на десятерых!.. Это не вина наша, но беда – да. Но беду, и эту тоже, приняли на себя они, и мы никогда не будем иметь права забыть это! А вот Зоя Евлампиевна – постарше, из тех, кто замужем до войны успели побыть. Но, наверное, она – одна-единственная из баб, которая – от малых де- тей! – ни единой за всю войну путины не пропустила: ни селедочной вешней, ни наважьей зимней, ни семужьей летней. Да еще и сенокос – пока ноги совсем не отказали. Впрочем, на семужью путину она потому и попала, что ноги отка- зали. На семге – к чему, считалось, ноги? Там – на, Зоя, тебе два весла пудовых и балуйся!.. За время войны она здесь, дома, сынишку маленького, Еню, потеря- ла да вот ноги... Но и тут, на семужьем промысле, перейдя потом с весел на кор- му, а и скольких же она ребятишек рыбачить научила! Она – кормовщик, Зоя Евлампиевна Коткина! И поскольку не доведется уж больше вернуться к Зое Евлампиевне в нынеш- нем моем рассказе, скажу ещё об одном, памятном для всей деревни случае, может быть, даже и не того ради, чтобы к повести о Зое Евлампиевне что-то добавить, а чтобы показать, чтобы понял читатель: характер бабки Жмаихи – женский ха- рактер для здешних мест почти обычный. Кубрики почтового железного катера «Связь» на этот раз были полны: сём- женские ребятишки, учившиеся в начальных классах в Каменке и в Мезени, домой, счастливые, торопились: кончился учебный год!.. Кроме них всего и пас- сажиров – Зоя Евлампиевна после больницы, ещё две сёмженские бабы с пеле- ночными детьми да учительница с младенцем в Долгощелье добиралась – катер после Сёмжи туда по расписанию шел. Не знаю, трезвы ли были судоводители, но и нетрезвость вряд ли была бы оправданием: налетели на остатки судна «Граф Литке», затонувшего напротив де- ревни ещё задолго до революции и обозначенного на навигационных картах. Но- совой кубрик, где были женщины с грудными детьми, как ножом взрезало: мать,