Маслов, В. С. Собрание сочинений. В 4 т. Т. 1 / Виталий Маслов ; [сост. В. У. Маслова ; ред. Н. Г. Емельянова]. - Мурманск : Дроздов-на-Мурмане, 2016. - 527 с. : ил., портр.

362 363 Виталий Маслов Сестры – Мне христарадных денег не надо, – задумчиво и даже грустно ответил он и долго молчал, склонив голову. – Как это, ни за что – деньги? Глаза глядят, ноги ходят – ни от кого мне ничего не надо. Так и умер, ни копейки не получив от собеса. А недавно пришло ещё одно печальное известие: в Сёмже-реке погиб и его старший сын Иван Карпович Терен- тьев. Нашли карбас – винт обломан, корма сворочена, а самого Ивана нет. В том же месте карбас нашли, у Худого Перемоя, где когда-то Карп Мартыно- вич, перевернувшись, погубил половину своей семьи... Карпу Мартыновичу Терентьеву мы обязаны спасением и существованием немалого стада лебедей на одном из верхних сёмженских озер. Заметив браконьеров, он кратко прилюдно сказал: – Кого увижу у того озера, застрелю! И этого было достаточно: все знали, что Карпа – глупый, у него станется. На- столько поверили, что когда каким-то ученым потребовалось два лебединых яйца, поехали сперва в кельи – спрашивать разрешения. Что-то теперь будет? Осиротел обширный кусок земли – леса, тундры, озера, речки – все водоразде- лы между Пезой, Сёмжей, Несью... Один постоянный охотник, один хозяин – благо для леса. Он – как в старину князь: тебя кормим, ты – защити. Не стало князя. Теперь – уже началось – другое. Ревущие в лесотундрах стада «Буранов» – это орда. Что такое орда, мы знаем. Стоит над Замезеньем радуга. До чего ж тихо... Сестры Не знаю, кому досталось в жизни работы всяческой больше, а за работу и за терпенье меньше, чем этим женщинам, тогда – почти девчонкам. Время было такое. Иные в первую же после начальной школы зиму – котомку за спину, пешню на плечо и шагом марш в Канин, за сотни верст, навагой страну кормить. Им и сей- час годов вроде ещё не много бы... Шура, Александра Семёновна Филатова, рода Навагиных, – никуда от про- звища не уйдешь, иначе в Филатовых да Масловых запутаешься. Антонида и Марина Филатовы-Митюшкины. Катюша Филатова – Никифоровна. Капа Попова. Марфа Ивановна, рода Андреяновых, Маслова. Не этих бы шестерых только, а всех, разделивших их судьбу, перечислить здесь поименно! С великим уважением! И разве только Канин? Он, может быть, тем больше всего для девчушечек был страшен, что ведь их, девчушек, – только задуматься теперь! – отрывали от мате- рей на тринадцатом году жизни, и отправлялись они в бригады, в становища, где большинство – мужики... Пусть ещё до армии не доросшие или раненые уже, но – мужики. И хотя неписаные правила того времени, ещё старого времени, гаранти- ровали вроде бы от беды и позора, ведь и на сенокосах в те годы девчата и ребята в одних палатках-балаганах спали, однако девчонки уходили в Канин с ревом: ухо- дить от матери столь рано да сразу в неизвестность – такое веками не вырабатыва- лось... Пожалуй, что Канин именно этим и был для девчонок попервости более всего страшен. А в остальном!.. В Канин, повторяю, – уже осенью, по зимнику, а что пе- ред этим? В куклы играли? Да нет, хотя рассказывают, что некоторые девочки ещё возили кукол с собой... А перед этим, чуть не до самой наважьей дальней путины, длился в те годы сенокос – и с холодами уже, и со снегом. И как иначе? Мужики – главная сила – были на фронте, а пожен-то, а скота-то не стало меньше, а молока-то, масла-то надо было сдать несравненно больше, кормить-то мужей, отцов, братьев на фронте надо было! За всю войну ни единую самую малую луговинку не кину- ли, не заветошили. В великой надежде работали: вернутся родные с победой – хоть один-два, но вернутся – и не стыдно в глаза им взглянуть. Так что уже и комары белые летят, и к путине дело, а бабы-девки все ещё траву подмерзшую на пожнях прибрежных косят-рубят и в зароды складывают: соленая, она по первой же зимней дороге к хлевам пойдет, безо всякой сушки не успеет испортиться, хотя, конечно, без топора и без пешни из зарода на сани не накладешь... И в такую пору, на сеноко- се предзимнем, бывало, что и канинская каторга, страшно сказать, раем девчонкам казалась. Там хоть и мороз тоже, и работа тоже непосильная, и тоже ни дня ни ночи, но там все-таки хоть уха, уха почти сразу же: свои сетки ещё не поставили – у сосе- дей на первую уху займешь... А тут, на пожне, голодно! Окончание того сенокоса забыть трудно... Они, в их числе и Шура Навагина, работали в десяти километрах от деревни – в сторону Пыи и Мезени – на прибреж- ной лайде, на Поскотиной – так эта пожня звалась. И сейчас зовется, хотя давно уже и не поскотина и не пожня даже. Если из Сёмжи туда идти, то сперва, чуть больше четырех километров, под обрывом вдоль самого моря шагать, болотина сверху чер- ная свешивается. Далее, за ручьем глубоким и широким, за «пальцем», Чушина-по- жня вдоль моря вытянулась. В одной из дореволюционных книг об этом месте ска- зано: «Пароходы с осадкой свыше 12 фут, а также грузовые пароходы, приходящие за лесом, останавливаются около местечка «Чушино» между р. Сёмжа и р. Пыя». В чушинский берег, если шторм затяжной при ветре-побережнике, волна ударяется, разбежавшись через воронку беломорскую, – аж от самого что ни на есть полюса. Именно здесь, подЧушиной, вела когда-то карбас с сеном бесстрашная бабкаЖмаи- ха, только ездили они тогда за сеном и не на Чушину даже, а еще дальше, за Пыю, на ту пожнюШестакову, что Иван СтепановичЖмаев для сёмжан отвоевал. Между Чушиной и Поскотиной, километрах на полутора, – берег молодой, часто заливае- мый морем. Поливами называется. Далее за Поливами, уже на Поскотиной, у одно- го из самых больших здешних пальцев, у Рудного, изба сенокосная в землю вросла... И налетел, навалился в ту осень нераннюю шторм! Именно такой, про какой сказала когда-то Пелагея Никифоровна: «Душно стало!» Ураган! И пошла вода морская по пожням, и мокрый снег хлопьями над нею со свистом летит – слепя- щий и облепляющий. Бригада, кто где работал, кинулась к избе у Рудного – с лошадьми и с тем, что в руках было, с граблями и вилами. Изба хоть и вросла в землю, но построена была как бы на горбышке, все-таки немножко приподнята. Рассказывают: