Маслов, В. С. Собрание сочинений. В 4 т. Т. 1 / Виталий Маслов ; [сост. В. У. Маслова ; ред. Н. Г. Емельянова]. - Мурманск : Дроздов-на-Мурмане, 2016. - 527 с. : ил., портр.

352 353 Виталий Маслов Не показное сандр Алимпиевич из Пыи, Елизару и Степану, от которых крест увезли, брат. ДНМ – отец Николая Дмитриевича. ЛАФ и ПАК – Лаврентий Александрович Филатов, наш, и Пётр Андреевич Калинцев из Малой Слободы. Лаврентий потом, в тридцать восьмом году, к Чешской губе переселился... Даст добро Николай Дмитриевич – будет эта скромная досочка в Доме Памя- ти. Несмотря ни на что, у нас есть ещё чем разбудить нашу память! – Николай Дмитриевич много в моря ходил? Ведь в мореходах особенных он вроде не числился? – опять беспокою вопросами своего отца. – Он – как все. И на путины ходил, и на зверобойку. Это до войны. И в порту потом. Да еще как-то норвежские шхуны были в наших водах пойманы, дак мы с Николаем эти шхуны в наш порт вели. – ? – Обо всем пишут, а об этом я не читывал... В двадцать втором году мы на па- роходе «Полярном» на зверобойке были. Задержали их – пять судов – недалеко от Кольского залива, а перегонять – в Архангельск. Нас – конвоирами. Я на пер- вом судне, на втором – Николай. Опасались: выкинут нас норвежена, вся команда ихняя с ружьями, а у нас – по одной винтовке. А они ничего, смирные... Такова вот ещё одна сторона, ещё один срез того мира, с которым прощались сёмжане, призадергивая на зиму занавески. А всего-то – потемневшая досочка на божнице позади пустых киотов. Сколь разнятся вкусы, хотя мастера – одной деревни и почти одного времени! Николай Дмитриевич, в отличие от Ивана Степановича Жмаева, не любил тяже- лой мебели. Стулья в комнате настолько легки, настолько тонкие – почти тощие, что по-первости, садясь на такой, невольно рукой на прочность пробуешь. А ди- ван – сколько тут точеных деталей: и ножки, и подлокотники, и даже спинка вся из тоненьких, хрупких на вид резных балясинок. «Мы – не шелонники, мы – Москва! У нас чтобы уж на доме узорочья вся- кого...» «Узорочья»... Кто не знает этого слова! Украшенье! А вот здесь, в самом цар- стве узорочья, оно имеет и еще одно значение – ругательное. Означает что-то не- суразное, ни к селу ни к городу, кокористое, неприспособленное, непослушное. Не напиши В. И. Даль, что узорочье в таком значении встречается и у новгород- цев, и у вологжан, и в тамбовских пределах, впору подумать, что это слово-руга- тельство сёмженские шелонники нароком для сёмженских москвичей придумали. «Опять тут не так, узорочье ты эдакое!» А еще... Сразу, как только в горницу ступил, кажется даже раньше, чем до- сочку на божнице, увидел я слева, на печи-голландке, под самым потолком, ру- банок с ножом фигурным, руками отполированный. И еще раньше, кажется, чем сам рубанок, – клеймо на нем: МДМ. МДМ. И тогда сразу же отвел взгляд, буд- то не заметил, и сейчас то же делаю: слишком знакомое и памятное. И так мно- го за ним стоит – ещё один мир, трагичный, сердечный, вызывающий гордость. Скажу лишь, что встретился мне в старой печати перечень экспедиций, которым, по признанию участников, жизни спас МДМ. Список!.. Нет, этого клейма я ка- саться не буду, душу себе не хочу травить. Да и вообще с этим рубанком фигурным надо осторожно: не дай бог, до дерева дотрагиваясь, против шерсти попасть. Лежи, МДМ, и дальше на печи, до случая! «Заботу покупаешь...» Так, кажется, сказал Николай Дмитриевич? «Глав- ное – крыша...» Так, кажется? Я помню это и понял уже, что это сказано неспроста и надо идти на поветь, чтобы посмотреть крышу изнутри, снизу, и что-то все меня удерживает. Как обычно, когда знаешь, что дело немаленькое предстоит, и еще не знаешь точно, а в чем же оно заключается... Поднимаюсь, оглядываю поветь, за- прокинув голову. Да, крыша местами столь ветха, что если перекрывать – только на правцах и стропилах удержишься, иначе оба слоя – сквозь. Меж стеной и ниж- ним правцом много новых досочек под крышу вбито, чтобы доски-тесницы про- гнившие не провалились. Стены – верхние два-четыре венца – мокрые, местами заплесневели, хотя чего только и не подсунуто меж стеной и крышей, чтобы текло меньше на стену: и железные полоски, и рубероида обрывки, а кое-где, если осо- бенно течет, – чугуны и противни подставлены. А в одном месте – между полкой и крышей – чемодан округлый фанерный вместо подпорки... Да, главное – крыша. Все мог Николай Дмитриевич, а вот на крышу влезть – на обширную и удиви- тельно крутую – не мог, тут и с двумя-то ногамии – задача. Так же как задача, и от- нюдь не более легкая, материал для крыши в Сёмжу доставить: не на вертолете же, не на своем же горбу – сорок с лишним километров. Но – дело сделано. Отступать поздно. В дом вошел, и надо его сохранить. Купил заботу. Дом Памяти открыт 5 августа 1984 года. Не показное С четверть века тому в учебнике по устному народному творчеству встре- тилось мне утверждение, что, мол, в Поморье-Беломорье в свое время люди на- столько были влюблены в сказку да былину, что, отправляясь на дальние про- мыслы, брали с собой сказочников, полный пай им наравне с собой за сказки давали. Учебникам, безусловно, надо верить. Однако закралось сомнение, и все тут. Ибо слишком уж легкой показалась тогдашняя жизнь, ведь подумать только: за сказки – пай! Стоило ли от такой жизни идти к черту на кулички, на Новую Землю, например, зимовать там, терпя порой лишения самые крайние? И невольно стал я к рассказам стариков прислушиваться и к документам, того времени присматриваться. Ни один, однако, документ, ни один старик, говоря о дедах и прадедах, такого не вспомнил. А сказали зато, что кое-кто из стариков вообще считал сказки за дурость и по- лагал, что это – дело старушье, да и вообще, по каким-то правилам, врать – грех, а сказки – вранье. И наконец, позволил я себе, по наивности, вслух усомниться: да уж прав ли учебник? И первый же человек сказал мне в ответ: