Маслов, В. С. Собрание сочинений. В 4 т. Т. 1 / Виталий Маслов ; [сост. В. У. Маслова ; ред. Н. Г. Емельянова]. - Мурманск : Дроздов-на-Мурмане, 2016. - 527 с. : ил., портр.

338 339 Виталий Маслов Не пойди Анисья за Ивана танами на мостик они давно уже, а не теперь впервые взошли. Так, брату моему довелось плавать во время войны старшим механиком на судне, где весь экипаж, кроме него, были женщины! И не где-то поблизости, а в дальнем море, на промыс- ле. Да и самому-то стармеху пятнадцатый год шел... И гибли они в море, родные, тоже... На атомных ледоколах много лет плавал инженером-электрорадионавига- тором замечательный специалист, уроженец поморской деревни Тетрино Кузне- цов Виталий Петрович, – его мать в море погибла... «Молись, обезделье дак!» То бишь – если делать нечего. Вот так поворот, вот так характер! Вот так жена Жмаева! Впрочем, уже в 1911 году появляются в печати сведения, что в результате сём- женских «бесед» прихожане, присутствовавшие на них, стали делать свои, неожи- данные для организаторов, выводы: «В Сёмже к требованиям старообрядческой веры относятся совершенно рав- нодушно и столь же далеки от нее, сколько и от православия». И даже больше: в Сёмже, мол, теперь – сплошь атеисты! Добеседовались. Вот те и оплот старой веры! Когда пришла новая власть, когда образовался сельсовет, привез Жмаев в сельсоветскую контору набор мебели собственной работы – новой власти в по- дарок. А может, старой власти в пику... В 1983 году я ещё видел сельсоветское кресло из того набора, пусть и без подлокотников уже и перекрашено, но даже и сейчас оно – трон, а не кресло! Сидеть не пересидеть! С годами он, ярый авва- кумовец, и сам, кажется, отошел от бога. Как будто отошел. Вслед за мужиками. Но Анисья-Жмаиха была достойна многострадальной Аввакумовой протопо- пицы – она хранила веру дольше, чем сам Жмаев. А о протопопице тут помнили! И чтили ее. Так что, проявляя упорство в вере, Анисья, быть может, и вправду думала о протопопице и о мезенских страданиях ее? И только ли мезенских? Кто в здешних краях не слыхал с детства, как шла протопопица с Аввакумом по Бай- калу, направляясь обратно к Москве, потеряв в Даурии двух детей своих, – пя- тую неделю по голому льду! «Протопопица бедная бредет, – расскажет потом Ав- вакум, – да и повалится – скользко гораздо! В иную пору, бредучи, повалилась, а иной томный же человек на нее набрел, тут же и повалился: оба кричат, а встать не могут... Я пришёл – на меня бедная пеняет, говоря: «Долго ли муки сея, прото- поп, будут?!.». Однако потом она ещё скажет ему в беспросветный миг: «Егда отрешишься» от своей веры, «тогда не ищи жены»! Вот кем была для Аввакума протопопица! Знающие люди говорят, что Анисья хотела для Жмаева быть тем же... Что она верила в то, во что верил он, больше, чем он сам. Но кроме всего этого, она ещё и работала, работала и поднимала детей. Потом, когда казалось, что страсти уже миновали, случилась с Иваном беда: увезли его. За что – трудно сказать сейчас. Кинулась Анисья в дорогу – вслед за ним! Разыскала! И где она там побывала, кому кланялась (а вероятнее, по ха- рактеру её судя, не кланялась, а кляла!), но вот поди ж ты, привезлаЖмаева домой. Остальных пятерых сёмжан, кто с Иваном был, жёнки не смогли вызволить-выца- рапать, в она своего – выцарапала! И жить бы ему снова, до сих пор бы жить. Ведь уже иной авторитет – высо- кий, не церковный успел он в деревне завоевать – мастерством своим да умом. И даже, случай неслыханный, сельский сход выделил ему особый кусок зем- ли сенокосной – в дополнение к обычным, по душам, паям – за заслугу перед Сёмжей. А было так. Мезенцы-горожане вознамерились отнять у сёмжан пожню Ше- стакову, которую сёмжане твердо считали своей, хотя и удаленной. И поручили сёмжане Жмаеву: не отдать! Началась тяжба судебная. А с Мезенью судиться не- просто – вся власть вМезени... Иуж клонилось к тому: не видать больше сёмжанам Шестаковой. Однако не зря говорилось, что Иван Степанович – человек проход- ной. Сумел по протянутым мезенским рукам ударить. Нашел, раскопал в других деревнях свидетелей настолько важных и надежных и выставил их в такой – в са- мый последний, решающий миг, что ничего суду не оставалось, как в 1927 году признать претензии мезенцев несостоятельными! Вот за эту-то победу над мезенцами и выделили, говорят, сёмжане дополни- тельный сенокосный участочек Жмаеву, небольшой, но почетный, навек. И не вина сёмжан, а общая беда, что давно уж не только Шестакова, но и мно- жество других пожен лежат бесхозные, в запустении. И почти не верится, что – давно ли! – за сажень вот этих, брошенных теперь, земель люди готовы были ко- сами рубиться друг с другом... Навек был участочек выделен, да недолго пришлось попользоваться... Обсуждали какой-то закон новый наиважнейший. И мужики, выступавшие осторожно, оглянулись в конце концов на Жмаева: «Ты-то ведь больше нашего свет видел, ну-ка скажи!» Ладно, мужики попросили, им простительно, но сам-то он мог бы сообразить, что следует говорить, а что не следует, ведь уж и вправду через все прошел. Сдержаться бы! Анисью бы пожалеть! Хотя б ради нее смолчал! Не смолчал! На этот раз поездка Анисьина успехом не увенчалась – даже и не повидала. Ответили: «Да, был такой, но – выпустили уже!» Так след Ивана Степановича и потерялся. А дальше пошло все так, как жизнь ещё прежде круто наметила: сын Ива- на Степановича – Мартемьян Жмаев стал впоследствии парторгом сёмженским. Более того, и его предшественник парторг тоже был сыном священника, только православного. – Книг много у Ивана Степановича было? – спросил я у невестки Ивана Жмаева, у Анны Тихоновны, давно наслышанный о жмаевской библиотеке. Улыбнулась грустно: – А полон дом! Отовсюду несли и везли, и сам он отовсюду нес и вез. Ска- зывают, что больше – дареные. И не все они дома у нас стояли, церковные были в церкви. И те, из церкви, потом не к нам ушли, носили их оттуда к Паисию Ва- сильевичу: если отец мой, Жмаев, свекор-батюшка, уезжал куда, Паисий за него в церкви оставался... Последний-то раз, когда отца увезли, мы, вконец перепуган- ные, пять печек целую неделю книгами топили! Да старый погреб, позади у сосе- дей, чуть не доверху книгами завалили, – неладной был погреб, вода спускалась и весной и осенью. Да во хлеве своем половицы выворачивали и под пол, в жижу, пригрузили сколько влезло. Да еще в Долгощелье, к сестре матенкиной, немало потихоньку отправляли, не раз я об этом слыхивала... Вот беда – сколько книг-то!.. Бывало, стою в горнице перед печкой-голландкой на коленях, жгу да плачу, жгу да плачу!