Маслов, В. С. Собрание сочинений. В 4 т. Т. 1 / Виталий Маслов ; [сост. В. У. Маслова ; ред. Н. Г. Емельянова]. - Мурманск : Дроздов-на-Мурмане, 2016. - 527 с. : ил., портр.

334 335 Виталий Маслов Не пойди Анисья за Ивана ников. К тому же некоторые, из православных же, точно то же про жмаевского помощника – про Паисия – говорили. Старообрядцы подобных фактов вообще в памяти не удержали. А жизнь у Жмаева в это время, конечно же, кипела! Ведь что такое церковь? Она ведь и прежде, и теперь – не что иное как идеология. А уж что за идеолог, если не горит и не кипит?! Мало было построить церкви – надо было их ещё и укра- сить, чтоб благолепие поражало! А икон древних, хотя и прежде сколько-то было и снова и из Москвы, и из Новгорода, и из Архангельска жертвовалось, все-та- ки кот наплакал – сразу-то для двух церквей, сёмженской и койденской. И ведь, вероятно, не только в Сёмже и в Койде строились. Пришлось какими-то путями новое производство старых икон налаживать – по образу и подобию. Потом, пол- столетия спустя, не один из собирателей не слишком опытных на этом обжегся: все вроде в иконе есть – и ковчег-выемка, и письма манера, и краски, и повесь такую в комнате – праздник, ан нет, оказывается на поверку – начало нашего века. Сёмженские же староверы не просто иконы те староманерные отличали от истин- но старых, но и название для них свое было – новизна... С устройством церквей Жмаев ещё не разделался до конца, а уж вызвали ку- да-то его или сам поехал, кто теперь знает, – на вселенское собрание церковное. И не просто поехал. Вычитали вдруг сёмжане, что выступил их Иван Степанович на этом собрании великом с докладом: от имени всех староверов – о своем миро- понимании! Вот те и Жмаев – крестьянин сёмженский... Мало того, в 1908 году этот крестьянин, поднаторевший в словесных баталиях, находит в Москве необхо- димые входы и выходы (в Сёмже до сих пор вспоминают с восторгом: «Проходной мужик!»), изыскивает средства и становится, рассказывают, одним из организа- торов общероссийского журнала. Ох уж эти Вани-Иваны! И наш Жмаев – тоже... Ведь, кажется, его Сёмжа – у черта на куличках, прилепились три десятка домов да две церкви на морском берегу, где полуостров Канин к материку примыкает, а он, Жмаев Иван, – в Москву, права качать! И что это за страна наша такая?! Вот к кому в дом, на детей, шла Анисья, – знала, кто он и каков! Вот кому по роже помелом хвостала. Слушала ли она сплетни о Жмаеве, доходившие до нее? Внимала ли им? Или, ту же веру жмаевскую приняв, она уже о ней, о вере, прежде всего дума- ла? Да и было ли когда сплетни слушать – столько-то дел! Две коровы – чтобы не хуже, чем у самых бедных старообрядцев, да еще двух коней вырастила: он – о церквах, она – о новом доме для семьи задумалась, не век же в этой кишке семи- верстой жить. А в этом случае, к строительству дома приступая, без своих коней не обойтись. И – молчала. Так молчала, как только она умела. Детей надо было на ноги поставить, а остальное – не стоило слов! А ведь Жмаеву-то, куда б он ни ездил, надо было и в Сёмже бдеть. О, если б только те – бескостые, угодливые, вездесущие миссионеры! А то ведь – с какой стороны прилетит! Явился, к примеру, в Сёмжу, в ссылку, православный один, грехи свои пра- вославные, за убиение жены, замаливать. И до чего ж велеречив! Не на беседах, а с глазу на глаз уговорил одного из жмаевских приверженцев в православные пе- рейти! И – не позор ли для Жмаева?! – повели переметчика по деревне из церкви в церковь, из старообрядческой в православную, через всю деревню! Крестный ход! С гимнами и знаменами! Да не прямо, а сперва к часовенке у реки – вон какой петлей по улицам!.. Запутался в книгах бывший единоверец! И сколько же сил пришлось Жмаеву положить, споря и с тем женоубивцем, и с тем переметышем – книга на книгу, слово на слово! – прежде чем прошел крестный ход тем же путем в обратную сторону. А то в 1915 году, весной, высадился на сёмженский берег и поселился в де- ревне с двадцатью солдатами и с денщиком штабс-капитан Родзевич. Сам – Ста- нислав, и жена – Карловна, а православные! Этот Родзевич другим путемЖмаеву кровь портил. Посылает поповским православным детям к празднику конфеты, наказывает: «Пожалуйста, и кухарочку маленькую ихнюю тоже угостите!» При- глашает поповскую семью в гости: «Пожалуйста, и кухарочку с собой возьмите!» А через кухарочку ту да через попа вся деревня о доброте штабс-капитана знает. И у кого сердце не отмякнет: кухарочке той – всего лет десять, сирота... А потом штабс-капитан к Виссариону, единоверцу жмаевскому, зачастил, знакомые у них общие архангельские обнаружились. И вот – повторилось: пошёл Виссарион в православие. Один, без семьи, даже без старухи своей, а пошёл. Крестником Род- зевича сделался. И вот – воюй опять, Жмаев! Год! И опять – крестный обратный ход! Об одном лишь сожалел потом Жмаев: самого Родзевича в старообрядчество не совратил, не успел, уехал из Сёмжи поляк в шестнадцатом году – и с семьей, и с денщиком, и с солдатами. Так-то вот! Конечно, сразу же после обратного крестного хода слушок был пущен: мол, за возвращение в старообрядцы Виссариону оленный богатей Анисим куль муки пообещал, но – привыкать ли было к напраслине! Если судить о старом Поморье по статистике, по количеству существовавших там школ, то можно и вправду поверить, что поморские села были до открытия церковноприходских школ сплошь темень да дикость. Если же по документам иным, до нас дошедшим, судить – картина вроде бы иная. Совсем иная! Даже во времена очень давние грамотность тут редкостью не была… Об этом противоречии – школ нет, а люди грамотные – впервые подумалось, когда читал я, не без пристрастия и не без чувства причастности, о стремительном движении поморов из закрытой Мангазеи к Тихому океану в первой половине семнадцатого столетия. Во многих ватагах, шедших на восток, письмоводителями были... мезенцы! И как писали! Годы шли, факты копились, противоречие углублялось. В 1772 году в Сёмже останавливался академик Иван Лепехин. Разговорил- ся он тут со стариком Иваном Филатовым, которого застал уже в «совершенной престарелости». «... Волосы на голове его, – пишет академик, – из седых сделались желты и зелены; впрочем, видел и слышал очень хорошо, умел читать и писать и рассуждал весьма здраво...» То есть Лепехина в этом случае грамотность удив- ляет не больше, чем то, что Иван видит и слышит. Да и чему удивляться, если грамотность была нормой? Перепись, сделанная через десять лет, показала, что в 1782 году в Умбе, например, или в Варзуге в каждой семье было по одному или по два грамотных мужика. Что в Кандалакше из 142 лиц мужского пола грамот- ных было 38 (а если откинуть малых детей, которых тогда было не по-нынешнему, то получается грамотных никак не менее, чем каждый второй). В недавно вышедшей книге «Русская народная культура Поморья» Т. А. Бернштам пишет, что под грамотностью чаще всего подразумевалось не просто уменье писать и читать, но и было, как теперь говорят, престижным