Маслов, В. С. Собрание сочинений. В 4 т. Т. 1 / Виталий Маслов ; [сост. В. У. Маслова ; ред. Н. Г. Емельянова]. - Мурманск : Дроздов-на-Мурмане, 2016. - 527 с. : ил., портр.

324 325 Виталий Маслов Круговая порука – Нещадность с любой стороны пользы не принесет, сын. – Но ведь попусти, и что – после-то нас? И так чуть не совсем разорено! – Что ты, сын... Спокойнее, ровнее бы... О каком разоре речь? Воно ведь как жить-то ноне стали, разве сравнишь! И не чаяли такой жизни. – Я не о том: может, шире, а может – и уже. Я о воровстве. О погубленной горбуше. О крайнем малиннике. И что значит – «воно как жить стали»? Сыто? Но если так сыто, как кое-кто хочет, – оборони бог! Везде лишь бы урвать зверем и по-зверски? Везде гостем и ни за что не в ответе? Завтра – трава не расти? Нет, мама, ты ведь такого не пожелаешь... И отец разве опустился бы до этого? – Отец... Митька замолчал: почувствовал, что мать слезы глотает, и стало тяжко. По- жалел, что отца помянул. Мать глубоко-глубоко вздохнула: – Золото ты мое... А ещё погодя, еле слышно: – Самоварное... – Почему – самоварное? – в голосе Митьки улыбка. – Пьют из него и глядятся в него, а ценят-то... Долго лежала молча, не шевелясь... – Была у секретаря в райкоме... Новой мужик... Насчет тебя. Прошла, – я ему, – гов ' оря, что дело сыновье так повернуть можно, что и года не дадут... Не посулил. Но проводил по-хорошему. Это, говорит, дело не наше, а судейское. – Что?! – в голосе Митьки искреннее изумление. – Могут не посадить?! И тут же пообещал: – Ну, мати!.. Вот что, мама, я скажу. Если не посадят, то пусть хоть один гад сюда потом сунется! А посадят... А посадят – тоже. Только не сразу. Пускай не по­ думают, что меня в этом деле судом пристращали. Не наш браконьеры народ, и в этом для меня точка! И от решения суда это не зависит... И доброте начальства пока не верю. Не заросло! Веру вернуть – не один день. Все они – и секретари твои – с задним умом, с оглядкой и – постные. Они уже подводили нас под мона- стырь!.. Да, время-то вроде изменилось. Но почему не ответил Быкин за то, как он на Щелье Шестьденьговой петлю затягивал?! Безнаказно, вот и творят, что хотят. – Не творят, а творит! – тихо, но твердо поправила мать. – Нельзя в одну кучу. И не все тебе известно. И не всех прошлых винить нать! Ох, сын, каки люди-то в секретарях бывали! Да ты хошь знашь, в чью честь назван-то Дмитрием? В честь секретаря райкома нашего. Так отец захотел! – Нуу?! – Митька даже на локте приподнялся. – Я – в честь?.. – Да, Митя! Был... Дмитрий Васильевич звали. До сорок третьего правил. Останься он – может, и жизнь-то наша не так бы дальше пошла. Все на себя брал. Отец-то его знал! И я, пока колхоз на мне был, не один раз его слышала. В сорок втором осенью, уж со льдом, налетела вода ночная – столь велика! Бани в полгоры в ручью поставлены, дак даже в бани плавника-мелочи на полок натолкало. А го- ра-то не низка –пять раз задохнешься. Сперва, как рассвело– за голову схватились: косики все ссыпало, дрова из подгорья разнесло. А как до пожен добрались – легче бы с ума сойти... И теперь тошно – до последней селемины укатило наши сена во морюшко! До последней... И не только лайды оголило, а и в реках, на нижних по- жнях, развесило сено по кустам. Повернулось за одную ночь так, что спешно нать скота сбавлять. Не то до последней животины к ползимы под гору сволочишь. Собрали правленье. А не я уж была, Лаврентий-старик сменил. Судили-рядили: нать сбавлять. Так и решили, потому что старей стариков закон: «По сену и скот». Мало сена – мясо на ярмарку, а на другой год – в Верховье молодняк закупать: ещё через год – коровы вырастут. Все делали так – и бедны, и богаты, от закона не уй- дешь. Да и за беду велику не считали – коров сбавить. Коней не ворошили – толь- ко уж если самая крайность. Да и сено речное, корм для коней, почти не уносило. Речно сено не дойно, коням и валили. Решило правленье: «Забивать». Известили первого секретаря. Дмитрий Васильевич не стал шуму подымать, только до еди- ного килограмма по кормам отчеты потребовал. Заставил березняк рубить, мох, где можно, драть. И даже сколько дров на угоре в запасе, потребовал отчет... Сам приехал в штормину. До Дресвы не могли в карбасу морем попасть, у Стивидор- ного пальца карбас бросили, и по лайдам, чуть не по пояс. Все лайды выбродил, пришёл в деревню, говорит: «Как решили, так и делайте, вам жить!» А воротился он в Мезень, на него и сели сверху! Один сказ: «Военно время!» Не позволили сбавить ни головы. И столько за зиму пало – вспомнить страшно... А уж попозор ' и- ли коров-то бедных! Веревки привяжешь к стойлу да подведешь одну под грудь, другу – с выменем рядом, чтобы только бедна не пала: так и в ' если... Самих нас за это вешать нать было, что попустили. А на секретаре сиднем сидели чуть не год, до июля сорок третьего, секретаря во всем и обвинили... После той зимы мало ко- тору животину и весна спасла. Жеребец племенной – уж как его берегли, чисто- породной мезенской! – переплыл за реку, издали-то Заречье уже зеленело, при­ ткнулся к берегу, а не встать, не выйти, так и лежит, взводень через него катается. Кинулись народ, за хвост, за гриву на сухо выволокли, а он уж, Лапушка, мертв. Кличка была – Лапа... А Дмитрия Васильевича тогда же сняли... И с той поры и пошла чехарда... Вот так, в сорок втором началось, в сорок третьем завершилось. Мать долго лежала, отдыхала от тяжкого своего рассказа. Села. Сказала со вздохом: – Вот и светает... Слышала, будто бы Дмитрий-то Васильевич где-то на Лет- нем берегу в мэрээсе работал, а теперь будто бы в Северодвинске доживат. Вот бы поговорить-то... Он коммунист твердый был. Как вспомню, в как ' у штормину он к нам в ту осень явился, – оторопь берет! Были, парничок, хороши люди, ох были!.. И вот про нынешнего скажу: понравился. Не зарекаюсь, что золото, а понравил- ся... Ты, сын, умей помягче быть... Добро проглядеть грешнее, чем зло не наказать. – Мне бы, мама, ещё с комсомольцами переговорить. Хорошо бы Валюхе ска- зать... Мать настороженно, волнуясь, вздох сдержала: мало того что сын про боль- ное говорил, но еще и имя девчоночье, первое имя девчоночье при матери уважи- тельно произнес. 49 Щельяне провожали Митьку по-разному. – Теткина любовь – не материна! – сказала Таисья-Мишиха, глядя, как вслед за Митькой идут к аэродрому вместе Харьеза и Матюшиха. Может, и еще что ска- зала бы, да Михайло из двора вышел и мимо нее – туда же, к аэродрому. – Тебя-то пошто несет? – спросила Мишиха и поняла, что зря слова тратит: ухом старик не повел, не ответил, не обернулся. Дедко Анисимко, когда Митька уже прошагал, добрел от крыльца до передне- го угла и смотрел вслед, пока Митька из деревни не вышел.