Маслов, В. С. Собрание сочинений. В 4 т. Т. 1 / Виталий Маслов ; [сост. В. У. Маслова ; ред. Н. Г. Емельянова]. - Мурманск : Дроздов-на-Мурмане, 2016. - 527 с. : ил., портр.

322 323 Виталий Маслов Круговая порука Митька налил, встал, помолчал, внутренне собираясь, произнес задумчиво, взгляд к столу опустив: – Да отвратит судьба свой лик суровый от тех, кто в море водит корабли... – Да отвратит! – отзываются Михайло и Бутора. – От первой до второй не проговори, не крякни, не закуси... – продолжал Митька. – Не скажи при бабах, не скажи при детях, при неумных и болтливых не скажи... – Хорошо! – удовлетворен Ванё Бутора. – Ладно! – кивает согласно и Михаил. – А чтобы не сболтнуть спьяну, возьми в ум на всю жизнь вот чего. Ежели собрался на буйну гульбу, скажи себе по дороге три раза: «Не перепьюсь!» И за первой рюмкой помяни об этом. И еще возьми за правило: на палец недолей себе, на палец недопей! И завсегда будешь на ногах и завсегда при голове... Ну-ко давай! Выпили. Михайло на Анисимка рукой показал, будто погладил-приголубил: мол, не надо его будить. И снова налил. – Дак насчет-то креста... Сгинули вместе с судном все, кроме меня... А у мня нога запуталась, привязало веревкой к ларю хлебному. И волочило меня вместе с ларем по отмёлому месту... Валяло по-всякому. Сперва ларем притопит да ларь по мне протянет, то меня на ларь вывернет. С того и охромел, полон катанец крови был, жилу переело веревкой. Выкинуло на берег, выполз, а теменишшо! И так ' а кась сверху! – снег, дожжина, и сразу всё мерзнет. Дополз до реки, с дру- гой стороны огонечик видно – Кия-избы. Реветь стал: «У-у-у!» Долго выл. Тут­ то, с этого берега, мне крест и поставлен! От смерти в том месте отпихался, сам потом и поставил... Ох, Митя! Без ноги-то... Не бывать больше в ' о море! Митень- ка, Митенька! Поднялся с рюмкой и сразу стал другой человек, как за самой первой сегод- няшней рюмкой, видно было – к главному вернулся: – Да отвратит! Митька вел Михаила Марковича по мосткам, под мышку поддерживая. Был Михаил легок, что-то все говорил добродушно и раза два, под светлыми окнами, даже подмигивал лукаво, будто приглашая по невестам прошвырнуться. А когда на собственное крыльцо подымался, приостановился, признался: – Тяжело-о-о... В избу вошли, Таисья-Мишиха – низкая, широченная (таких Михаилов пять из нее получилось бы, да ещё и с остатком), подхватила мужа у порога, с рук на ру­ ки, уложила на кровать тут же, у входа (а калоши Михаил по привычке в сенях стряхнул), сказала неожиданно весело и радушно: – Вот ведь стар-от! Вот молод-от! Едва Таисья отошла, Михайло протяжно, на издыхании, прошептал: – Таисья!.. Таиска!.. Тайценко!.. – Чего? – Выпивший старичок ни капельки старуху не расстроил. – Иди-ко сюда... Таисья Фокична к старику заторопилась, озабоченно наклонилась, спросила с легкой укоризной: – Чего тебе! – Та-ая... – Ну чего? – Дайко я тебя, Таисьюшка, пошшупаю!.. – старик баловливо приподнял было руки и тут же уронил. Жизнь шла нормальным своим путем... 48 Проводив Михаила Марковича, Митька долго бродил по угору или сто- ял, прислонившись к поленницам. Было тихо. Как только свет вырубили, звез- ды повысыпали – много и ярко. Лишь Млечный Путь был в эту ночь какой-то замутненный. А с севера, полуобхватывая небо, пытались и все никак не могли прорезаться бесцветные белые сполохи, лишь переливалась – то поярче, то блед­ нее – бесцветная полоса... Спутник, отлично видимый, пролетел от Шелоника, не мигая, и в той блед- ной полосе потерялся. Ощупью под угор спустился. Присел на обсохший карбас. Тепло, тихо, хоро- шо. Дома наверху будто выросли вдруг – стали громадные, черные. А по-над дома- ми – луна ветошалая – как раз на крайнем к обрыву черном телеграфном столбе. Долго сидел – и в думах, и бездумно. Пока не заметил: в той стороне, где спо- лохи пытались пробиться, заря отсвечивать начала – тоже пока белесая, без кро- виночки. Хотя звезды и не помутнели пока, но это явно был отсвет зари – её со сполохами грех спутать... Вздохнул Митька и поглядел на часы. Два ровно. Похлопал тихонько рукой по карбасу, словно прощаясь: – Пора... У Харьезы ворота, как обычно, не заперты... Шел домой спокойнехонек, а только в сени ступил – волнение и предчувствие непонятное охватило... Дотро- нулся до перил и бегом, почти рывком – наверх! Приоткрыл дверь. Тихонько, за- держав дыхание, спросил: – Мама?! И не успел ещё подумать, откуда такое наваждение, уж здоров ли, как услышал: – А я уж прибеспокоилась... Говорили, в реку уехал. Потом, сказывают, на де- ревне вроде бы мелькнул. Искать уж с Харьезой ходили... Митьке было постелено на любимом месте – на полу. Мать на кровати вороча- лась. Могла ли подумать она, какой, что за вечер был сегодня у Митьки! А если б знала, ещё больше бы, может, болела о нем, и говорила бы с сыном, может быть, как-то иначе... Может, и слушала бы его долгую честную повесть как-то иначе... – ...Так что, мама, это не сразу пришло... Митька рассказывал неторопливо, подробно, а мать не перебивала. Наконец сын как бы черту подвел:  – Вот так. От одного к другому... И видеть я их не могу – это меня выше... А потом встречаются на угоре трое из тех пяти, спрашивают: «Ты в лодке был? Ты Горю звал?» Рассказал я им, как они бежали, до чего смелы. Все рассказал, от зайца начиная. Так один ещё и угрожать принялся: «Ты знаешь, где я работаю? Считай, что ты ничего не видел!» – Ну и нашла баба муженька, – с грустью отозвалась мать. – Нынче только глупы стращать этим станут... – А если б, мама, он был умнее – разве лучше бы? Наплодили трусливых и блудливых – полбеды. Беда – что словами прикрываться научили! Все эти ха- пуги, воры, лицемеры – враги! Смертные враги наши! Дак как же, мама, с ними?