Маслов, В. С. Собрание сочинений. В 4 т. Т. 1 / Виталий Маслов ; [сост. В. У. Маслова ; ред. Н. Г. Емельянова]. - Мурманск : Дроздов-на-Мурмане, 2016. - 527 с. : ил., портр.

314 315 Виталий Маслов Круговая порука – Да отвратит! – сказал он твердо, не громко, но необычно, почти грозно и пе- ревел дыхание. – да отвратит судьба свой лик суровый от тех, кто в море водит корабли! И глуховатый голос его после глухих стариковских голосов, казалось, звенел в боковушке. – Да отвратит! – старики встали, Бутора поддерживал Анисимка. Эти первые два слова Митьке были знакомы раньше. Но были совершенно непонятны: «Да отвратит!» от чего?! И вправду, попробуй-ка определи, из реки зачерпнув ладошкой, какая туча, какой ключ этими вот капельками в реку пали. Думал ли Митька, что светлое и озорное «Да отвратит!», тысячу раз им слышанное и говоренное, докатилось до него неведомо какими путями из столь скрытного, почти подземного, дважды занавешенного родника?.. Ведь как бывало? Чокнулись – раз. «Да отвратит!» – два. Тыльной стороной по губам три. «Отвратит!» – вот и весь сказ. А от чего – мало ли есть такого, от чего неплохо бы себя застраховать в предстоящей пьянке, в предстоящем похмелье. Отвратит... Митька глядел на людей, призвавших его. Видел их, но вроде бы и в себя всма- тривался. И зыбкая лампада, от которой он давно уже отвык, колыхала в душе что-то полустершееся, далеко упрятанное, но ждавшее этого часа. И почудилось, что снова он маленький, и почти забытая в последние месяцы бабка со своими сказкамиразговорами о морях и дальних путинах села вдруг где-то рядом и будто бы пожалела она своего любимого Митьку, пожалела после всего, что было на него за последние годы и за последние дни праведно и неправедно навешано. И так ста- ло Митьке тяжко, и так легко, и сердце – будто от старой долгой песни... Обернул- ся, губу прикусив, к говорившему что-то Анисимку, и сразу же, едва смысл Ани- симковых слов шепелявых дошёл до него, видения отринулись – лишь настроение осталось. – Весла друг о дружку ламывали... Ламывали! Косы востры о чужу шею про- бовали... Пробовали. Все было... Все, Дмитрей Матвеевич, было. Сумасшедший, можно сказать, вовсе глупой, можно сказать, были мы народ. А вот поди! Любу обиду раскровную откидывали – только коснись тех, кто во море... Для всех, для всех море было – и душа, и память! Вековечная!.. Господа бога матюком покры- вали, был случай – окошко иконой соседу вышиб. Я! А о море... О море, парень, лучше молчать, чем сказать неумно... Власти менялись, председателей тусовали, а это – неподсудно ни собраньям, ни обсужденьям. «Да отвратит!..» Все оттуда пришли, всем – детьми нашима – там быть. Да отвратит! Не суесловь. Не присло- вье это, не... Ох, мужик! Повторю, что Мишей сказано: не говори этого при бабах, не говори при детях, при неумных да полоротых не говори, беду призовешь... Вот пошто дошло дело, что кроме нас, вот этих, никто в деревне, а может, и на всем берегу, заветного слова нашего не слыхивал. Одно разрешено на людях: «Да отвра- тит!», остально – про себя додумай... Анисим храпел вдохновенно, и свеча отражалась в его глазах живо и трепетно. Но дыхания не хватало. Закрыл глаза, торопил себя, чтобы скорей отдышаться... – Перезабылось... Раньше-то, когда к этому делу нового человека, ишо ка- ко-то Уставно Слово говорилось. Уставно! А вот мы – троима! – и не вспомнить! О чем – знам, да забылись сами-то святы слова. Сколько годов даже промеж собой остерегались сказать их. А своима словами стару песню не поют. Прости за худу память. А доведется где от стариков те слова услышать – подними, Дмитрей, под- бери... Прости, что только самы заглавны слова, самы презаветны, до тебя донесли и тебе отдавам. Анисим снова умолк. Михаил Маркович тихо подтвердил: – Думали – кануло, разорвалось... А Ванё приехал, третий, – на старо, как не перед смертью дак, потянуло... Сойдемся, Большо Слово скажем, судачим. И как о завтра заговорим, ты – кажинный раз – тут как тут на языке... А перезабы- ли, так все забывается, парень... Спроси меня, какой я веры, скажу: «Православ- ной». А что она за православная такая – давно уж забыто. Числю только, что я православной... То и в нашем деле. Дак пусть хоть самое-то святое слово в землю с нами не уйдет. Может, ещё и сгодится когда? Почислится-почислится в памя- ти да вдруг и воспрянет?.. Вдруг кто наш кончик оторванный да и подхватит?.. А не передай тебе сейчас – и все... В худые руки передать – ещё хуже конец... Видя, что Анисимко отдышался, Михайло Маркович поднял рюмку. Чокну- лись, выпили, и Бутора крякнул. Закусили. – Раньше-то ведь по десятку и больше человек сходилось, – продолжал Михайло. – И не всегда столь выходило тайно. Дак сделашь вид, чтобы думали: «Пьют старики. Пьют ненасытны!» – Только старики! – подтвердил Анисимко. – Кто свое в море уж отходил, хватил своего досыта. Михайло вроде бы оправдываться принялся: – Я-то рановато призван в это дело был, дак ведь рано и ногу испоругал... – А отец? – Кто знат... У вас там – свое дело. А вряд ли: молод был. И коммунист. Бутору задело: – При чем коммунист – не коммунист?.. – И на исповеди грех сказать! – согласился Михайло. – А вот у вас, у дресвян, нашелся один, греха не побоялся... Не в долгих до войны, года за два, у старовера­ попа собрались... Митька аж подался к Михайлу: то самое, полдеревни опалившее дело, за ко- торое потом стариков проклинали. Михайло движение Митькино заметил, оживился: – Ругатливой такой был попина! Против него при царе наезжали из самой Москвы целой бригадой, а он и у тех верх уносил! К нашему делу вроде бы койдя- на его привели, ещё до того, как его же из Койды всем миром вытурили... За баб, сказывают... К вам в Круту Дресву и уехал. Дак попина о нашем тайном так и ве- лел: «Не для исповеди!» И ведь как ни воевали промеж собой староверы и пра- вославные, а в боковуху вместях собрались да окошко в мир занавесили, – долой распря! Ваши старики дольше всех сходились. А в тот-то раз – аккурат ваш попина из ссылки из первой возвратился... Да тем разом и кончилось. Втерся к ним в бо- ковуху Еха. Ты бы должен Еху-то знать, недавно помер. Уж, говорят, остерегались его, злой, а все-таки привели! А был он – Юда подосланная, пошёл да и шепнул куда нать: «Тайно собраньё!» На этот раз насовсем попа увезли. – Неужели Енька?! – Митька будто бы очнулся, будто дневной свет взамен зыбкого лампадного. – Быть не может! – Люди разны! – опустил глаза Анисимко. – Разны... – Быть не может! – будто защиты искал Митька. – Когда последние ставные якоря от нас забирали!..